Мартышка для чемпиона (СИ)

Мужчина откупоривает баночку, поднося к носу Арса. Тот вдыхает и отшатывается, уже более уверенно выпрямляясь, но все еще стоя коленями на льду. Поднимает голову. И только сейчас я и все зрители собравшиеся в ледовом замечаем, что у нашего парня рассечена губа. Кровь тонкой струйкой стекает по подбородку, алыми каплями пачкая лед. Камеры выхватывают лицо Бессонова крупным планом, транслируя на медиакуб. Заставляя меня охнуть и сжаться от ужаса, а толпу взвиться. Под сводами ледового прокатывается новый виток возмущений от народа, требующего удалить негодяя подрихтовавшего Бессонову лицо.

— Кровь — это пять минут. Сто проц, — говорит Димка.

— А то и пять плюс двадцать, — вторит ему Владимир Александрович.

Да хоть сорок пять — плевать!

Бессонов поднимается на ноги. Однако доезжает до лавки не без помощи ребят из команды. Они поддерживают его под руки, заводя на скамейку. Мое сердце болезненно частит, оставляя зарубки на ребрах. Пульс шарашит, подскакивая до таких значений, при которых нормальные люди не живут. Я перенервничала. Нет, не так, я не просто перенервничала — я чуть богу душу не отдала, когда увидела, как Арса впечатали в прозрачное стекло.

К дьяволу! Никакая победа не стоит таких жертв. Я его убью. Если его не добьют бугаи из команды противника, то это сделаю я! За то, что никакого чувства само-блин-сохранения у мужика нет! А ему, на минуточку, еще ребенка рожать и поднимать. Садик, школа, институт, ЗАГС — кто всем этим будет заниматься, если этому самоуверенному павлину свернут шею?

Ладно, утрирую.

Вдох-выдох, Марта.

Это нервное.

Эпизод был страшен не тем, что я потенциально боюсь остаться один на один со своими скорым материнством, а тем что я, наверное, умру если с этим обаятельным мерзавцем что-нибудь случится. Его боль я чувствую как собственную. Если ему хреново, то и мне хреново. А смотреть, как любимому человеку плохо — хреново втройне!

Но все обошлось.

В этот раз.

Ох, права Ирина Георгиевна: мальчикам хоккей — забава, а мы седые в тридцать лет. В лучшем случае. С таким напряжением не мудрено однажды начать рвать волосы на голове. Единственный плюс — на парикмахерской лысые нехило экономят.

— Выдыхай, а то сейчас лопнешь и всех нас забрызгаешь, — обнимает меня Ава. — Все хорошо, — успокаивающе растирает ладонями мои плечи. — Сидит вон твой красавчик, живой, почти здоровый и только слегка помятый.

— Я его обязательно домну за такие потрясения.

— Привыкай. Теперь тебе с этими “потрясениями” по девять месяцев в году жить. Начиная с августовской предсезонки.

— Не пойму, ты меня успокоить пытаешься или еще больше завести?

— Водички с лимоном? — хмыкает Ава, протягивая мне свою бутылку.

— Коньяка с ромашкой. Первое выпить, вторым закусить. Желательно сразу двойную порцию, — бурчу я беззлобно.

Ава посмеивается. Меня слегка отпускает. Я тоже улыбаюсь. Про коньяк — шутка, разумеется. Пить мне нельзя. Хотя с таким накалом страстей — не отказалась бы от бокала чего-нибудь крепкого. Исключительно потому, что мои оставшиеся нервные клетки уже не вывозят. Слишком многое на их долю выпало за последний месяц.

Через пару минут я успокаиваюсь окончательно. Мне удается выровнять пульс и дыхание, хотя руки продолжают мелко подрагивать, словно раз в секунду по ним пускают микроразряды тока.

Арсений уходит в раздевалку в компании доктора команды. Я, в каком-то абсолютно глупом и бесхитростном порыве, вскакиваю с места с намерением пойти за ним. Ха-ха, кто-то меня туда пропустит!

Да и Ава удерживает.

Сестра дергает меня за пояс джинс, усаживая мою задницу обратно на стул. Командует:

— Сиди. Он вернется.

— Откуда ты знаешь?

— Просто поверь мне. Для наших мужчин единственная уважительная причина пропустить финальный матч — умереть. А я сильно сомневаюсь, что твой Бессонов ушел в раздевалку, чтобы испустить дух.

— Это звучит ужасно! — охаю я.

— Правда редко бывает приятной, — пожимает плечами она.

— Ты такая спокойная, прям бесишь.

— Год жизни с профессиональным спортсменом и четырнадцать лет с начинающим — мои нервы уже титановые.

— Ну-ну, — тянет Димка. — Просто она бахнула убойную дозу валерьянки перед матчем.

Мы с родителями Арсения хохочем.

Ава отмахивается, закатив глаза:

— Подумаешь…

Мы возвращаем свое внимание на лед. Защитника — не по правилам впечатавшего Бессонова в борт — судьи удаляют на пять минут. И это шикарная возможность для нашей команды, чтобы переломить ход игры. Шанс за десять минут до конца матча пять из которых у нас будет численное преимущество. Правду говорят: нет худа без добра.

Игра возобновляется.

Все еще взбудораженная и шокированная произошедшим с Арсением публика даже не успевает сообразить, как на второй минуте большинства, в ходе удачной атаки наших ребят, как сказал Димка, в ворота соперника влетает первая шайба.

Счет: два — один.

Запоздалое громогласное “ура” сотрясает стены дворца. Наша “семейная” ложа тоже взрывается от радостных воплей. Мы сокращаем отрыв до минимального. И что это, если не проблеск надежды?

Только где мой Бессонов?