Маша для медведя

Повторила она несколько раз. Прежде чем нашла в себе силы вернуться в комнату и приступить к сборам. Распахнула шкаф. Сложила в пакет белье, колготки, носочки и футболки. Перебросила через плечо шерстяное платье, черные самопальные брюки-бананы, два свитера. Ухватила свободной рукой деревянные плечики с формой. В школе перешли, по указу сверху, на двойной стандарт одежды. Старорежимные платья с фартуками уступили свои позиции костюмам. Намного практичнее, если вдуматься. Блузки и водолазки можно менять каждый день. Это лучше, чем подшитые на потное шерстяное платье свежие воротнички, создающие лишь видимость чистоты. Маша была девочкой аккуратной. Дурные запахи ее нервировали. У старой формы она регулярно застирывала подмышки. Новый стиль нравился ей гораздо больше именно из соображений гигиены. Сама по себе коричневая форма, с пышными манжетами и фартуком, выглядела наряднее. Лучше, чем строгий костюм: (темно синий, юбка длинная, расклешенная) пошитый маминой подругой - Еленой Прекрасной. Подошел дед.

-Давай мне это. Уложу.

-Держи.

-Что еще?

-Учебники. Вещи.

-Шевелись, золотко. Мальчикам некогда.

Маша оглянулась растерянно. Не забыть бы самого важного. Голова работала плохо. А если честно - не работала совсем. Бабушкина фотография в настольной рамке. Альбом с детскими снимками. Книги. Тетради. Блокноты. Ручки-фломастеры. Спортивный костюм. Старые рыжие кеды. Расческа. Ленты. Заколки. Шампунь. Полотенца: три штуки. А постельное белье? Маша влезла на табурет. Открыла дверцу антресоли. Достала два любимых комплекта. Повернулась. Спрыгнула на пол. Дед смотрел из коридора. Взгляд полный нежной заботы ощущался почти физически, как теплое прикосновение.

-Все?

-Кажется.

-Тогда на выход.

Диман, меланхолично улыбаясь, заглянул в кладовку. Голос и выражение его глазок не стыковались. Смотрел он пристально, жестко - точно в прицел. А интонации звучали почти сладкие. То ли мальчик был садистом, ловившим кайф от чужой боли и страха, то ли, что гораздо вероятнее - копировал невозмутимых мафиози из голливудских гангстерских эпических поэм.

-Ну, вот что, козел. Живи пока. Будешь рыпаться - придушим.

Санек уже вышел на площадку. Маша замерла, прислонившись к стене. Дед поинтересовался озабоченно.

-Что такое?

-Ничего. Не по себе. Страшно.

Огляделась. У зеркала на подставке лежало вскрытое письмо. Непривычного вида длинный конверт. Заграничный. С ярко синими и желтыми марками. Маша подхватила бумажный прямоугольник. Глянула адрес. Прочитала вслух, не сразу понимая, кому предназначено, а главное - кто отправитель.

-Марии Полежаевой. От кого? И. Шейхтман. Израиль.

-?

-Шейхтман. Шейхтман. О, Господи.

Посмотрела на Илью Ильича, пояснила стесняясь.

-От одноклассника. Они всей семьей уехали, зимой. Навсегда.

-На постоянное место жительства?

-Да.

-Друг, значит. Ясно. Ну, пошли.

Маша шагнула на площадку, прижимая к груди письмо от Ванечки, точно волшебный щит, за которым можно было укрыться от невероятной дикости происходящего.

* * *

"Почему ты не отвечаешь? Маша? Что случилось? Быть настолько невежливой, чтобы не черкнуть хотя бы одну открытку в ответ - совсем на тебя не похоже. Я начинаю всерьез волноваться. Пожалуйста, напиши мне. Даже если больше не хочешь общаться. Так и сообщи, чтобы я знал. И не тешил себя глупой надеждой. С любовью. Иван."

-С любовью... Чтобы не тешил себя глупой надеждой. Эх, Царевич, Царевич. Как всегда, в своем стиле. Может, и не врут про евреев, что они самые головастые в мире? Как думаешь, Ванечка?

Царевич, пребывающий вне зоны слышимости, разумеется, не ответил. Маша вспомнила, с какой опаской синеглазого юношу вызывали к доске почти все учителя. (Анна Леонтьевна не считается.) Ванечка знал побольше любого препода. (Кроме обожаемой химички.) Зря ли в классе гуляла шутка: "Кто на свете всех умнее? Наш царевич дорогой".

В конверте имелся еще один листик, с напечатанными (вот пижон, нет чтобы от руки начертить) строчками.

- Мой грустный клоун

Грубо напомаженный.

Молчит закован

В шутовской наряд.

На маске безобразной (эх и страшен он!)

Два темных солнца плачут невпопад.

Мой грустный клоун

С нежностью невиданной

Готов швырнуть любви слова - глупец.

Доверив бестолково

Вот ведь выдумал,

Себя царице тысячи сердец.

-Да...

Пробурчала Маша, чтобы хоть как-то, для себя самой, отреагировать. Бедный Ванечка. Надеялся, наверно, что его стишки оценят. Елки зеленые. Ну не любит она поэзию. Совсем! Ни капельки. Мало ей в школе классиков, еще и Царевич начал изводить рифмами! Паразит талантливый.

Маша разговаривала сама с собой. Сидя на кухне, перед нагромождением книг, считалось, что она делает уроки. Но в голову не лезла ни одна фраза из учебника. Постольку поскольку все свободное пространство на чердаке Машиного сознания было занято бестолково сваленными в кучи, мечущимися под крышей, падающими и взлетающими собственными мыслями. Хаос, если выражаться одним словом. А если высказать те же мысли в двух, то полный хаос.

-Золотце, ты там не уснула?

Дед вошел бесшумно, Маша подпрыгнула на табурете.

-Ой! Ой!

-Прости. Забываю, что надо топать и кашлять.