Идем в снег. До кинотеатра всего две остановки, и Рита предложила пройтись пешком. Я согласился, хотя пальцы в ботинках вновь обросли мелкими иголочками. Влад рассказывает что-то веселое. Рита отвечает, как всегда, рассудительно, я молчу.
— Давно пора вводить матриархат. — Она тут же логически подтверждает свое заявление: — Мужики совсем хлипкими стали. Только пьют и воюют. Если бы женщины были у власти, не было бы никаких войн и жизнь шла бы нормально, без кризисов.
— Не скажи, — огрызается Влад, — народная мудрость гласит, — он цитирует как из учебника: — «Две бабы — базар, три бабы — ярмарка» и «два мужика всегда найдут общий язык, хотя бы за бутылкой, а две хозяйки на одной кухне не уживутся». Стрик, чего молчишь? Поддержи сильную половину человечества!
— Если бы вдруг тебя выбрали президентом, что бы ты стала делать? — лениво обратился я.
— Уничтожила бы всех этих подонков и козлов, что мешают жить нормальным людям, — спокойно отвечает Рита.
Этого я ожидал, поэтому завелся:
— Это по-нашему они козлы, а с их точки зрения — мы. И если бы ты управляла такой огромной страной, то как бы отличила нормальных людей от подонков? Для этого тебе нужны будут люди, занимающиеся специально только этим, то есть аппарат. НКВД, ОГПУ, ЧК — аббревиатура не имеет значения. А у каждого из них свое, предвзятое отношение к окружающим…
— Ритка всех бы перессорила, — подмигнул Влад.
Рита, кажется, уже давно не слушает нас, задумчиво вышагивает, оставшись при своем мнении. А я смотрю на нее: живи она века четыре назад, была бы самой смиренной монахиней или Жанной д’Арк. Столько в ней кротости, но внутри чувствуется какая-то низвергающая все сила. Именно этой силы я боюсь, она манит меня и одновременно пугает.
Чем-то холодным брызнуло в лицо. Это Влад кинул снежком. Я наклоняюсь и разрывающими белизну руками сгребаю снег и мну его, пока снежинки не спрессуются в плотный побуревший комок. Потом я кидаю его во Влада и промахиваюсь, а он вновь попадает точно в грудь. Тупая жажда мести и желание не быть в глазах Риты неповоротливым барсуком заставляют наклоняться еще и еще… еще и еще. Прохожие невольно улыбаются, глядя на то, как два здоровых восемнадцатилетних болвана играют в дуэль. Но Рита равнодушна, а ведь этот спектакль Влад затеял именно для нее. Наконец она произносит:
— Хватит, мальчишки. Что вы как маленькие?
И мы сразу успокаиваемся и шагаем, разгоряченные игрой, рядом. Влад раскраснелся, раздвинул на шее лохматый шарф, и мне его немножко жаль: так стараться и не получить в ответ даже захудалой улыбки.
У кинотеатра, словно пингвины на айсберге, толкутся люди, и я уже знаю, что билетов нам не достать. Афиша втягивает в себя даже одним именем — Маргарет Митчелл. А об остальном уже и говорить нечего — Голливуд. Унесенный ветром, а вернее, своей кипучей энергией и поздним осознанием вины, Влад скрывается в километровой очереди у касс. Пошел снег. Рита напоминает Снегурочку, и только черные глазки блестят, отражая хоровод снежинок. Она вся в белой фате зимы. Мы топчемся чуть в сторонке от здания кинотеатра, и я изредка отвечаю на один и тот же вопрос шальных фанатов и фанаток.
— Нет. Лишних билетов нет, — и умалчиваю о том, что у нас совсем нет никаких билетов, даже на трамвай.
Подлетает Влад:
— Что, хонорики? Кина не будет. Продают только на завтра.
Рита уверенно поднимает глаза:
— Кто-то клялся и божился, что купит?
— Но, крошка?!
— Иди и найди.
— Ну и черт с вами. Что я — клоун? Ни у кого нет, я спрашивал. Тот, кто купил, уже в зале сидит. Через пятнадцать минут сеанс начинается.
— Ну тогда Стрик найдет. Правда, Женя?
Какие у нее волшебные глаза! В следующее воскресенье фильма уже не будет, а ей так хотелось его посмотреть!
— …А я его поцелую, — вдруг слышу как из пропасти.
— Авансом, — возбуждается Влад. — А если не купит, то ставит нам пузырь, идет?
— Ну пожалуйста, Жень!