Маша выбирает яркие цвета

Возле родимого барака тысяча девятьсот пятидесятых годов постройки снова не горели фонари. Чтоб те люди, которые отвечают за освещение, голову себе разбили тут в темноте! Рядом колонка, из которой питьевую воду брать, потому что в трубах ржавая, вокруг неё ледяные поля — за зиму намёрзли, и эти поля хорошо бы видеть, пока идёшь. У Маши уже был опыт прошлой зимой — набирала воду, забравшись на верхушку ледяной горы, и съехала, и долбанулась головой о рычаг колонки — потом две недели ходила с фиолетовым глазом, даже без всякого макияжа. Смешно было — вечером умывается, с одного глаза краска смывалась, а второй так и оставался фиолетовым. А на работе её всё время тётки спрашивали — Маша, тебя что, твой Артём бьёт? Дуры, мать их.

Впрочем, Маша снова задумалась и совсем не заметила, как дошла до той самой колонки. В темноте было ничего не разглядеть, она понадеялась, что до крыльца — три шага, шагнула, нога поехала, за ней вторая, и вот уже вся Маша катится прямо к крыльцу и думает одну единственную мысль — прощайте, отборные яйца, а я-то собиралась сделать на завтрак омлет. И на полном скаку въезжает во что-то — большое и тёплое.

Да блин же вашу мать, что такое тут лежит?

Маша пошевелилась, осторожно положила на лёд пакет с продуктами, который до этого изо всех сил держала на весу, достала из кармана куртки телефон, посветила… Ой, б…!

Прямо возле её крыльца на снегу лежал мужик. Парень. Вряд ли старше неё, а ей уже целых двадцать два. И по ходу, ролевик или реконструктор, наверное — второе, очень уж нехреновый был на нём костюм. Прямо вот облизнуться можно — и ботфорты, и дублет, и штаны с гульфиком, и перевязь с тяжёлой шпагой, и дага — кинжал в левую руку, и сумка поясная, и шляпа — рядом валяется. Интересно, это чей — из Братства или из Универсума, или ещё из какой компании, и Маша не слышала, чтоб кто-то сейчас устраивал какую-то городскую игру, тем более, по шестнахе — сама бы поучаствовала, чисто чтоб голову переключить от всех проблем.

И главное — какого чёрта он валяется возле её крыльца?

А он вообще жив? — запоздало подумала Маша. Тронула его за щёку — вроде тёплый.

И тут он открыл глаза. И пробормотал что-то, Маше вовсе непонятное, а Маша так-то могла некоторые иностранные языки на слух отличить. Не прокатило.

— Ты кто? — спросила она. — И чего тут забыл?

Парень сделал пару вздохов, моргнул и проговорил отчётливо:

— Фея… Воистину фея… Спасибо тебе, господи, что послал мне фею…

И отрубился снова.

2.

Поскольку сам ещё не знал, что живой

Жиль де Роган пришёл в себя — неизвестно где. Опять. Не то, чтобы ему уже надоело, но — именно сейчас он бы предпочёл прийти в себя в знакомом месте — ну, ради разнообразия. И ещё ради торжества знания и справедливости — потому что это бы означало, что эксперимент прошёл, как надо, и они с Эмилем добились нужного результата. Но — судя по всему, они опять сотворили какую-то ерунду.

Темно и холодно, чертовски холодно! Холодов Жиль не любил, да что там — терпеть не мог, и всегда недоумевал — для чего господу понадобилось творить не только края тёплые и благодатные, а ещё и вот такое недоразумение, где вечная тьма и вечный холод.

Мысль пронзила — а вдруг он попал в такое место, о котором и поминать-то не нужно, потому что где тьма и вечные льды? Правильно, в последнем кругу ада. Правда, его, Жиля, туда вроде бы не за что, он никого не предавал и даже почти никогда не обманывал — ну, разве что по мелочи. Ревнивых мужей, жёны которых им очень увлекались. И он сам — тоже увлекался, куда ж без этого? Но если всех счастливых любовников помещать в то самое место, то там всё треснет, потому что… в общем, потому что. И начинать нужно с самого кузена Генриха, божию милостью его величества короля Франкии, потому что он без зазрения совести обманывает свою супругу Катрин — то с прелестными придворными дамами, то с фавориткой своего отца, дядюшки Франсуа. Спать с отцовской фавориткой казалось Жилю редкостным извращением, впрочем, у его отца, принца Луи, фавориток не было — он для того был слишком серьёзен.

Господи, ну о чём он думает, когда оказался незнамо где и не имеет сил даже для того, чтобы просто пошевелить рукой или ногой? Или поморгать глазами?

Ой, моргать получается. Но только моргать. И не помогает это совсем — потому что или он так лежит, что ничего не видно, или тут просто ничего не видно. И в бок упирается какое-то ребро. Кривое. Но даже дотянуться и потрогать невозможно — потому что руки не шевелятся, даже пальцы. Эх, чем же он прогневал господа, что ему выпало такое наказание?

И сможет ли Эмиль найти его и отсюда вытащить? Он отлично наводит порталы по человеку, но и для него есть предел — по расстоянию. И это снова возвращает нас к вопросу — где мы, спаси господи?