Машенька из Мышеловки

Картина была потешная, и наши телефонисты засмеялись.

Машенька строго посмотрела на них и приказала:

– Прекратить!..

– Дочка умеет командовать, – негромко заметил Крылов. – Верно, Машенька. Время не для смеха.

Я кликнул переводчика и, когда он, запыхавшись, спрыгнул в яму, приказал фашисту отвечать, когда он прибыл в Тим, какой он части и какая перед ним была поставлена задача. Ганс Гот заговорил совсем о другом.

– Война скоро закончится нашей победой, господин полковник, – сказал он. – Что ж, если сегодня я пленный. Завтра я опять буду начальником. Давайте договоримся: вы спасете мне жизнь, не расстреляете меня, а я похлопочу за вас… В благодарность я спасу вам жизнь…

Машенька стиснула кулаки и двинулась на фашиста:

– Да ведь он с ума сошел! Что он бормочет, мерзавец?! – Она обернулась ко мне. – Разрешите, товарищ полковник, я положу ему на лоб компресс? Может, он придет в себя и мы услышим что-нибудь поумнее!

– Вот что, Машенька, – сказал я. – Возьмите автомат и отведите этого болвана в штаб.

– Есть отвести в штаб! – откликнулась Машенька. – Шнель! Пошли!

Ганс Гот попятился, выкатил глаза и, заикаясь, что-то пробормотал переводчику.

Вдруг он опустился на колени и воздел к небу руки. Из его горла вырвалось тоскливое, протяжное «о-о-о!».

– Что он ломается? – снова рассердилась Машенька. – Ну-ка, прощелыга, вставай…

– Он просит вас, товарищ полковник, – объяснил переводчик, – дать ему другого конвоира. Он говорит, что, если его увидят пленные фашисты, для него это будет несмываемый позор: Ганс Гот – и вдруг под конвоем девчонки!

Машенька окончательно разозлилась: дуло автомата прижалось к животу фашиста.

– Ах, вот оно что! Да как же ты посмел, верзила, меня, советского воина, девчонкой называть? Марш, проходимец… Шнель!

Ганс Гот сгорбился, повернулся и, приподняв вверх руки, поплелся переулком впереди Машеньки.

Я кивнул автоматчику:

– Сопровождайте и вы этого ухаря. На всякий случай.

Крылов провожал Машеньку смеющимися глазами:

– Какая девочка…

Маша и Миша

Впервые они встретились в бою, и после этой встречи пришла настоящая большая дружба.

Маша – разведчица и санитарка. Миша – старший фельдшер санитарной роты 34-го гвардейского стрелкового полка.

Двое молодых людей, оба уже бывалые воины, они делили в окопах в приволжской степи и корку хлеба, и горечь утрат, и ежедневные опасности, и радость наших могучих контратак.

Я думаю, что они так крепко подружились потому, что поверили в отвагу друг друга. Машенька из Мышеловки не терпела людей, слабых духом, тех, кто трусил при свисте бомбы, «кланялся» пулям, отставал в атаках, когда каждая выигранная секунда времени была исключительно дорога. Миша Кравченко из Ахтырки постоянно находился на передовой. Этот отважный юноша пренебрегал любой опасностью. Если нужно было оказать помощь раненому, вынести его из-под огня, военфельдшер Кравченко не раз подползал к окопам противника и, отстреливаясь из автомата, отбиваясь гранатами, выручал товарища.

В полку о Мише Кравченко говорили, что ему удивительно везет. И действительно, он выходил невредимым из-под ураганного артиллерийского огня, из-под бешеного пулеметного обстрела, из-под бомбежек, каких еще не знала ни одна война, и даже пули снайпера не тронули его, хотя трижды пробили на нем ушанку.

Что бы ни случилось на передовой, как бы ни бесились фашисты, Кравченко оставался спокойным и уверенным, а его открытая, неизменная улыбка словно говорила: что ж печалиться, ведь мы живем!

Он хорошо играл на баяне и любил песни. Два или три раза мне довелось видеть его, когда их санитарная рота отдыхала. В долгой и яростной битве, которая началась у Волги летом 1942 года и завершилась только в начале февраля 1943 года, санитарам очень редко выпадали часы отдыха. Но когда все же рота получала возможность отдохнуть, Миша брал в руки свой потрепанный баян, и среди обугленных развалин, будто назло врагу, торжественно звучала и ликовала песня.

Он любил песни родной Украины, то грустные и задумчивые, то полные веселья и задора. В разрушенном городе, где на каждом шагу солдата караулила смерть, где снаряды и бомбы сплошь перепахали землю, удивительно, необычно было слышать песню, повторенную эхом руин.

На передовой воины нашей дивизии привыкли их видеть вместе, Мишу и Машу. Если случалось, Машенька работала одна, у нее обычно спрашивали:

– Маша, а где Миша?

Если Миша работал один, вопрос соответственно изменялся:

– Миша, а где Маша?

Машу и Мишу знали в каждой роте дивизии, в каждом ее взводе, их любили, им верили.

Это доверие и любовь они заслужили. Я знаю, что и поныне живы многие десятки людей, которых в тяжелые, решающие минуты выручили в боях из беды Миша и Маша.

В сентябре 1942 года наш 3-й воздушно-десантный корпус был преобразован в 87-ю стрелковую дивизию. За стойкость и мужество в боях за город Тим дивизии присвоили звание гвардейской, переименовав ее в 13-ю гвардейскую стрелковую дивизию, и нам было приказано переправиться на правый берег Волги. Сразу же после переправы с левого берега наши батальоны вступили в бой.