Машина мышления. Заставь себя думать

Что если человек получил открытую черепномозговую травму, часть лобных долей были выдавлены осколками черепа из раны, но тяжёлого воспаления удалось избежать, а рана потом благополучно затянулась?

Как выяснил Александр Романович, такие поражения «обычно не вызывают грубых нарушений высших корковых функций». И там же добавляет: «Огромное большинство описанных в литературе "бессимптомных" поражений лобных долей мозга относится именно к таким случаям».

«Бессимптомных поражений лобных долей»? В самом деле?!

Кажется невозможным, но факт: поражение лобных долей не обязательно приводит к драматическим последствиям в будущем.

Но как это вяжется с тем, что мы знаем о мозге, о том, насколько мы зависимы от его состояния?

В конце концов, наши когнитивные функции выглядят настолько уязвимыми: выпил чуть-чуть — за руль не садись, не повторил про себя имя нового знакомого десять раз — и всё, вылетело, не вспомнишь, номер телефонный диктуют — и то пять раз переспросишь, чтобы в цифрах не запутаться.

А тут, по сути, кусок мозга в утиль отправляется — и хоть бы хны!

Ну, про «хны» я, конечно, преувеличиваю, но факт остаётся фактом — подобные повреждения не приводят к утрате памяти, например.

Получается, что наши лобные доли не хранят информацию, а лишь как-то её обрабатывают под задачу.

Если же этих расчётных областей становится чуть меньше — это, как выясняется, может оказаться и не так уж заметно с точки зрения состояния пациента и его поведения.

Итак, наш мозг, если смотреть на него спереди назад или сзади наперёд, представляет собой следующую систему:

• в задней части которой хранятся наши знания и представления — это «заднее» зеркало (чертоги, так сказать, нашей памяти);

• а в передней части эта же информация лишь каким-то специфическим образом дублируется из задней части, преобразуясь таким образом под задачу, — «переднее» зеркало (рис. 4).

Рис. 4. Жёлтым цветом отмечено пространство лобных долей мозга — «переднее» зеркало, белым — задние отделы мозга, «заднее» зеркало.

Работает, как мы видим, тот же принцип: привходящая информация, которую мы используем в расчётах, идентична в обоих «зеркалах», а решение принимается во взаимодействии этих двух проекций.

Как это происходит в реальной жизни мозга? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо разобраться в том, чем вообще является наша память.

Загадка памяти

Хоть бы в сумасшедший дом поступить, что ли, чтобы перевернулся как-нибудь весь мозг в голове и расположился по-новому…

Фёдор Достоевский

С нейрофизиологической точки зрения память — это, конечно, очень странная и даже абстрактная штука.

В конце концов, что такое любая связь нейрона с нейроном, если не память? Но как в таком случае понять, какие нейронные связи считать памятью, а какие — нет?

Всё дело в том, что «память» — это слово из нашего с вами бытового языка, а не строгий научный термин.

Мы им пользуемся в обычной жизни и даже, как нам кажется, понимаем, о чём говорим: «А ты помнишь, где лежат ножницы?», «Почему ты всё время всё забываешь?», «О, это надо будет запомнить!»

Рыть подкоп под грандиозный миф о памяти начали в том самом Йельском университете, где, как вы помните по лондонскому докладу Джона Фултона 1935 года, любили поизучать лобные доли приматов.

Что там только с их лобными долями ни делали — их и удаляли, и рассекали, и замораживали. В результате стало понятно, что лобные доли не хранят воспоминания, они с ними как-то работают, как-то их преобразуют.

Так и появился термин «рабочая память» (в отечественной литературе её называют «оперативной»). Его автором стала выдающийся американский нейробиолог, кстати, дочь эмигрантов из Российской империи, профессор того самого Йельского университета — Патрисия Голдман-Ракич.

«Рабочая память», если воспользоваться определением Нельсона Кована, — это «набор умственных процессов по удержанию лимитированного объёма информации во временно доступном состоянии для обеспечения когнитивной деятельности»2.