Машина мышления. Заставь себя думать

Так, например, Яков Александрович Меерсон показал в эксперименте:

• дети трёх — пяти лет могут достаточно быстро сообразить, когда при предъявлении объекта определённого вида им следует нажимать на кнопку, а когда — нет (допустим, их вознаграждают, если они нажимают на кнопку при предъявлении предметов одежды, а если это посуда, то нет);

• однако же, даже решая подобную задачу фактически правильно — то есть даже догадавшись вроде бы, в чём замысел, даже хорошо говорящие дети, как правило, не могут объяснить закономерность, которую они выявили55.

И только семилетний ребёнок способен без посторонней помощи сформулировать правило, которое он открыл для себя во время эксперимента: «Когда одежда — надо нажимать, а когда посуда — не надо!»

Итак, по совокупности данных можно заключить, что в возрасте по крайней мере до пяти лет второсигнальные раздражители (слова) нуждаются в адекватном первосигнальном подкреплении, < в противном случае первая и вторая сигнальные системы способны работать у него как бы параллельно, независимо друг от друга.

При этом дети этой же возрастной группы — до пяти лет — не всегда могут отличить стимуляцию, полученную через вторую сигнальную систему, от первосигнальных раздражителей.

То есть ребёнок может утверждать, что видел зелёный свет во время эксперимента, тогда как на самом деле ему предъявляли лишь словосочетание «зелёная лампочка».

В пять лет ребёнок уже успешно справляется с категориальными обобщениями — «одежда», «обувь», «посуда» и т. д., но лишь с семи лет начинает правильно определять, что есть «сходство», ‘ «различие» или «перестановка» — то есть более абстрактные понятия.

С другой стороны, всегда нужно помнить, что способность ребёнка к звуковоспроизведению сложных фраз вовсе не обязательно свидетельствует об успехах в развитии второй сигнальной системы.

Часто это просто результат хорошей «памяти на слова», талант к запоминанию длинных звуковых, по сути, первосигнальных раздражителей.

Этим талантом, кстати говоря, могут иногда обладать даже дети с умственной отсталостью, демонстрируя хорошие речевые показатели при достаточно низком интеллектуальном уровне.

Напротив, даже относительно бедный лексикон ребёнка при хорошем понимании им сложных синтаксических конструкций свидетельствует о высоком уровне развития второсигнальной системы.

Всё это лишний раз доказывает, что вторая сигнальная система — это вовсе не что-то самоочевидное и легко понимаемое, а такой вывод, наверное, можно сделать, прочитав классическое определение:

«Вторая сигнальная система — свойственная человеку система условно-рефлекторных связей, формирующихся при воздействии речевых сигналов, то есть не непосредственного раздражителя, а его словесного обозначения».

Впрочем, если выделить в этом определении слово «система» и сделать на нём акцент, тогда, возможно, оно и будет отражать суть организации корковых сетей мозга человека, преображённых языком.

Таким образом, освоение слов и присвоение им значений — это, по сути, два параллельных процесса, о которых много писал Лев Семёнович Выготский.

Зачастую причём эти два процесса в каком-то смысле даже конфликтуют друг с другом.

Так, например, переживая сильные чувства, в перевозбуждённом состоянии (активность лимбической системы), ребёнок не всегда способен подобрать правильное слово или просто произнести его:

• это может происходить при появлении незнакомых людей или в случае, когда что-то нужно сказать публично — то есть в состоянии тревоги,

• но и в случае положительных переживаний ситуация аналогичная — вид милых щенят может привести ребёнка в такой восторг, что он вместо нужного слова «собака» произносит отдельные звуки — «оката», «мааш» и лишь при некотором снижении аффекта — «собака».

Всё это свидетельствует о том, что связи между корой и подкоркой, словом и его эмоциональным, чувственным значением формируются у детей лишь с течением времени и при наличии соответствующего опыта.

Кора детского мозга постепенно и с трудом овладевает эмоциональными состояниями, вызываемыми первосигнальными раздражителями.

Этот факт хорошо иллюстрируется знаменитым «зефировым тестом» Уолтера Мишела[21], который придумал свой способ именовать корковые и подкорковые структуры, участвующие в принятии решений и мотивации.