Машина мышления. Заставь себя думать

Из этого «прошлого» и этого «будущего» возникает «схема» нашей жизненной истории, которая является базой для нашей самоидентификации — кем были, кем являемся и кем будем.

В связи с этим странно было бы, если бы я не вспомнил своё собственное социально-психологическое исследование 2014 года, опубликованное сейчас в виде монографии, — «Складка времени. Сущность и критерии» 90.

Признаюсь, достаточно сложно дать определение феномену, на описание которого мне потребовалась целая книга. Но если предельно упростить самую идею «складки времени», то я бы сказал, что это специфическое состояние общества, обусловленное его дискурсами и практиками, которое не позволяет ему создать образ потребного будущего.

То есть, если совсем просто: «складка времени» — это социальная ситуация, когда подавляющее большинство людей ведут образ жизни, который не позволяет им создать интенцию, внутреннюю направленность в будущее; они не могут его себе вообразить и не могут его желать.

Когда я ещё работал над этой книгой, у меня возникали некоторые сомнения относительно предложенных в ней трёх критериев «складки времени» — утрата идентичности, нехватка нехватки и фальсификация мышления.

Однако за несколько лет, которые прошли с той поры, моя уверенность в них лишь окрепла, более того — мне кажется, что всё более ясной и отчётливой становится их взаимосвязь и взаимопроникновение.

И не последнюю роль в этом сыграли упомянутые мною исследования «памяти на прошлое». То, что в «Складке» выглядит лишь как теоретическая формула, благодаря этим научным работам получило экспериментальное доказательство.

Если совсем упростить, то они говорят вот о чём:

• вам легче вспомнить «прошлое», если вы делаете это от первого лица, если события прошлого как-то затрагивали вас лично — ваши установки, мировоззрение и переживания,

• и то же самое касается «будущего» — оно лучше представляется, если вы представляете не какое-то абстрактное будущее, а то, какими вы будете в этом будущем, чем и каким оно будет для вас.

Вроде бы всё логично, и что может быть проще! И в самом деле так.

Проблема в той самой идентичности — если она у вас есть, то события вас затрагивают, если вы её ощущаете, то они формируют какое-то ваше отношение к ним.

Если же вы утрачиваете идентичность — то есть вам сложно сказать, понять «кто вы?», самоопределиться, так сказать, — вы становитесь как бы индифферентны по отношению к событиям, а они, соответственно, к вам.

В результате «прошлое» теряет для вас свою значимость, свой прежний объём, стягивается к моменту настоящего. «Будущее» в такой ситуации естественным образом не рисуется, не представляется и не является для вас вызовом.

Не только наше общество переживает сейчас специфическую атомизацию, распадаясь, потеряв единое информационное поле, на бесчисленное число социальных групп, своего рода «социальных тоннелей», образуемых рекомендательными сервисами социальных медиа, но и сам человек представляет собой несколько субличностей, лишь условно связанных друг с другом.

Отсюда и «желание» становится проблемой для современного человека — он не понимает, чего хочет, в чём его интерес, потребность и цель.

С одной стороны, «желание» есть результат нехватки, внутреннего дефицита, который очень сложно осознать, находясь в состоянии постоянного цифрового потребления, в стрессующей психику гиперинформационной среде.

С другой стороны, «желание» порождает «потребное будущее», но каким может быть потребное будущее, если «искомое будущее» перестало культивироваться в массовом сознании?

В прежнем, доцифровом мире, который называли временем «третьей (информационной) волны» (по Элвину Тоффлеру) или «обществом потребления» (по Жану Бодрийяру), существовал настоящий культ будущего.

В массовом сознании почти насильственно культивировались образы «искомого будущего»:

• где счастье было связано с социальным и финансовым успехом, и обещало гедонистическую праздность нелимитированного потребления на уровне индивидуального, личного мира,

• победа демократии, движение за права человека, торжество гуманистических ценностей и т. д. и т. п. — на уровне общественном.