Машина мышления. Заставь себя думать

Пола Грингарда вы уже тоже знаете, по крайней мере косвенно. Мы коснулись темы его исследований, когда говорили о работе нейромедиаторов в синаптической щели и натрий-калиевых каналах^[18].

А вот об Арвиде Карлссоне мы вообще ещё не упоминали… Ему премия досталась за исследование нейромедиатора, название которого всем нам хорошо знакомо — дофамин.

Кажется достаточно странным, что Нобелевский комитет ждал столько лет… Открыт дофамин был ещё в 1911 году выдающимся польским химиком Казимежем Функом, который прославился тем, что придумал слово «витамин»48.

Долгое время дофамин считался биохимиками не таким уж интересным веществом, пока наконец через полвека — в 1957 году — Кэтрин Монтегю не обнаружила его в мозговой ткани49.

Впрочем, и это ещё тоже поначалу никого не впечатлило. Было принято считать, что дофамин просто является одним из предшественников в синтезе норадреналина без какой-то собственной биологической роли.

И вот наступает время Арвида Карлссона…

Середина прошлого века — это, вообще говоря, золотая эра в развитии психофармакологии. Тогда были открыты и применены в практике многие химические вещества, позволяющие бороться с проявлением таких тяжёлых психических расстройств, как шизофрения и маниакально-депрессивный психоз.

Одним из таких препаратов стал резерпин. Им попробовали лечить шизофрению, но, к сожалению, он давал слишком много побочных эффектов, в частности — быстрое развитие симптомов паркинсонизма.

Так что в клинической практике от резерпина отказались. С другой стороны, стало понятно, что есть в этом резерпине что-то особенное.

Карлссон воспользовался методом спектрофото-флуориметрии, тогда совсем не популярным у психофармакологов, и смог показать, что резерпин снижает в мозге подопытных кроликов уровень дофамина, норадреналина и серотонина.

Неудивительно, что получившие резерпин кролики впадали в кататонию — то есть, по сути, выключались и были полностью обездвижены.

Карлссон же ввёл этим оглушённым кроликам предшественник дофамина — L-DOPA^[19]. И уже через 15 минут они бегали и резвились как ни в чём небывало!50

Но это ещё не конец истории. На сцене появляется Олег Хорникевич — врач и биохимик, благодаря которому мы знаем теперь, как развивается болезнь Паркинсона и как можно существенно улучшить жизнь пациентов, страдающих этим страшным недугом.

Олег Хорникевич родился во Львове в 1926 году, а в 1940 году его семья перебралась в Вену. Время было тяжёлое, Олег заболел туберкулёзом, что и определило его профессиональный выбор — он стал врачом, окончив Венский университет.

Потом благодаря гранту была стажировка в Оксфорде в лаборатории Хью Блашко, где Хорникевич и познакомился с дофамином и где исследовалось его влияние на сердечно-сосудистую систему.

Вернувшись в Вену, Хорникевич был крайне воодушевлён открытиями Монтегю, Карлссона и ряда других исследователей, которые занимались ролью дофамина в работе мозга.

Благодаря посмертным исследованиям мозга пациентов, страдавших от тяжёлых форм болезни Паркинсона и инфекционного постэнцефалитического паркинсонизма, удалось установить:

связь между дофамином и состоянием черной субстанции (эта область мозга, которую можно назвать нашим внутренним химическим заводом по производству дофамина),

• кроме того, Хорникевич обнаружил, что в данных состояниях отмечалось существенное снижение присутствия дофамина в хвостатом ядре и в скорлупе мозга.

Хорникевич предположил, что болезнь Паркинсона вызывается гибелью нейронов, вырабатывающих дофамин в чёрной субстанции, что и приводит к тому, что весь дофаминергический путь, идущий через соответствующие подкорковые структуры в новый мозг, перестаёт работать51.

Гипотеза была весьма и весьма смелой, а в медицине с такими гипотезами, как вы понимаете, сложно экспериментировать, ведь делать это надо на людях… Кто возьмёт на себя такую ответственность?

Целый год Хорникевич уговаривал своего коллегу, врача Вальтера Биркмайера, решиться на исследование. Благо среди пациентов Биркмайера в больнице Лайнц было пять человек, в отношении которых медицина была абсолютно бессильна.

Эти пациенты перенесли редкую форму энцефалита, который закончился для них примерно так же, как для кроликов Карлссона, получивших большую дозу резерпина: долгие годы они пребывали в полной заторможенности и неподвижности — как смерть наяву.