Машина неизвестного старика

Опять в книжку, потом:

— Гаварить прауда… Понимать? Ну?

— Понимаем! — ответил за всех десятилетний мальчуган, самый старший из всей компании.

— А! Нну, — продолжал немец, почти перед каждым словом заглядывая в книжку, — гаварить прауда. Если ньет, будет выстреляет… Инну?

И, чтобы посильнее напугать мальчуганов, он напрягал глотку и устрашительно вращал в разные стороны белками глаз.

Порылся в книжке продолжительно в нескольких местах и наконец, видимо, сколотил целую фразу.

— Не есть ли тут близки казаков?

— Казаки? — разом подхватили несколько голосов. — Есть, есть. Как не быть? Есть казаки…

— О-о! — произнес начальник и многозначительно окинул взором весь отряд.

— Есть казаки? Многие?

— Да тут их много, их не оберешься…

— Не обирошесиа? Вас-ис-дас — не обирошесиа? Ну? Ти-сиача? А?

— Может, и тыща наберется. Кто ж их считал?

— Читал? Вас-ис-дас читал?

— Считал, — поправил мальчик…

— Нну? А где он стоить — казаки? Там? В деревни?

— Не-ет! — живо ответили дети и даже весело переглянулись: какой, дескать, немец дурак, таких пустяков не понимает. — Где же таки в деревне! Казаки водятся не в деревне, а в лесу…

— Лесу? Им-ден-вальде? Каком лесу?

— В каком? А во всяком. И тут и там, везде, во всяком лесу водятся казаки.

— И тут? — спросил немец, указывая на ближайший лес.

— Ну да, и тут… У нас их много… Не оберешься, — с убеждением повторили дети.

— Тут? Многи казаки? Гейен-зи-цурюк… Зобальд, ви меглих![12]

И, сказав это, немец скорым движением повернул коня обратно и дал ему хлыста, за ним сделали то же самое другие, и отряд во весь опор подрал назад и скрылся за лесом.

Ребятишки постояли с минуту в глубоком раздумье, а затем пустились во весь дух в деревню.

Здесь народ собрался уже около здания волостного правления и думал-гадал о причине столь внезапного исчезновения вражеского отряда. Ребята прибежали сюда и объяснили, что сейчас приезжали немцы и что они поехали в лес собирать грибы.

— Что такое? — начали расспрашивать их. — Какие грибы?

— Грибы… Про грибы спрашивали нас; все в книжку глядел он. Посмотрит и спросит, а там опять заглянет и опять спросит.

— Да о чем же он спрашивал? Неужто и взаправду про грибы?

— А то как же: есть, говорит, тут у вас казаки?

— Ну? А вы ему что?

— А мы ему: есть. Как же не быть? Да их тут не оберешься. А он это: вас-ис-дас — не оберешься?.. А где, — говорит, — они стоят? А мы: да где же им стоять: в лесу, известно! А где? — спрашивает. В каком лесу? Да везде, — говорим, — во всяком. И тут и там и всюду.

— И тут? — спросил и в ту ж минуту скомандовал: цурюк, — говорит, — и за бальдом как только можно! Да как пришпорит коня, да как поскачет назад, а прочие за ним… Так их и след простыл…

Сельчане сняли шапки и начали креститься.

— Господи, вот уж поистине, когда Бог захочет, то и младенцу внушит мудрое. Ей-ей. Так это вы им про грибы?

— А ну да ж. А то про что ж? Про грибы и спрашивали.

Недоразумение сейчас же выяснилось. Порода грибов под названием «казак» водится во всей той местности, и ребятишки прекрасно ее знали и отличали от других пород. И они в самом деле нелицемерно и без всякой задней мысли сообщили немцам, что в близлежащих лесах, как им это было достоверно известно, растет много грибов, известных под названием «казаки».

Немцы же, с своим лексиконом, этого не знали и интересовались совсем другими казаками. И услышав, что их много в этом лесу, поспешили подобру-поздорову унести свои ноги.

Грибы продолжали мирно расти в лесах, но настоящие казаки стояли верстах в тридцати оттуда, и в деревне это было хорошо известно. Тотчас же снарядили пару верховых и приказали им стремглав лететь в казачью стоянку, чтобы известить наших о бежавшем немецком отряде.

И к вечеру того дня в деревню пришла весть, что казаки таки нагнали немецких трусов и задали им перцу.

Вл. Одинокий ЛЕГЕНДА

Отряд кавалерии есаула Грекова подходил к Валевицам. Валевицы — усадьба, построенная и подаренная Наполеоном знаменитой пани Валевской[13].

День был теплый. В лесу пахло острым запахом грибов и хвоей. Время хоть и зимнее, но снегу нигде и признака и все напоминало скорее осень, чем зиму. Звук копыт пропадал в толще опавшей листвы.

К четырем часам дня отряд вышел на опушку леса перед самой усадьбой.

— Ваше высокородие! — доложил прискакавший дозорный, — слева кавалерия!

— Сколько?

— Да не меньше эскадрона!

Греков с сотнею стал отходить в лес.

Здесь сотня остановилась.

Вечерело.

— Чтой-то горит! — послышалось сзади.

Греков с горки стал смотреть вперед.

Из-за рощи подымался зловещий черный дым.

Солнце уже зашло. Зловещим багровым светом горела заря. В полутора верстах впереди перед отрядом пылала, как свеча, усадьба.

Не просто панский двор, каких за время войны сгорело на левом берегу Вислы десятки, а может быть, и сотни. Нет, огнем безжалостно уничтожался один из исторических памятников Польши: сгорала одна из интимных страниц яркой наполеоновской эпохи.

Перед нею совсем близко громыхала без умолку немецкая батарея. Значительно дальше стоял сплошной треск ружейной пальбы.