— Рад бы помочь, да нечем, и мне от змея житья не стало… Сколько съел нас, волков, и счету нет. Хоть остры у нас зубы, а у змея острей.
— Слышно храп-то его… подойдешь, не учует! В головах у него смоленый столб, привязал он царевну к столбу, развяжи.
Призадумался волчий царь, стоит, правым ухом водит.
— Боюсь, не спит.
— Не тебя мне учить, как в полуночи шарить! Хвостом след заметать!
Стало стыдно волку.
— Пойду, попробую!
И с оглядкой, тихой поступью подобрался волк к столбу.
— Не бойся, царевна, послал меня Сухман-богатырь.
Перегрыз ремни и бежал.
А царевна скорей к гнилой яме.
— Кидай хворост в яму, — говорит Сухман.
Стала царевна хворост кидать, и все-то ей помогают, и заяц-куцый, и лиса-пролаза, и белка-острогубка, и мышь-хлопотун, кто сучок, кто охапку.
Живо справились, накидали хворосту по край ямы.
По тому по хворосту и вышел Сухман. Поклонился царевне.
— Спасибо, царевна.
И зверям поклон.
— Спасибо вам, звери, за помочь вашу.
Расправил плечи и молвит змею:
— Будет спать-почивать, Огнерычище, подымайся-ка силой меряться. Погляжу я, лукавый змей, сколь удал ты в честном бою.
Диву дался змей, ощерился.
А Сухман к нему:
— На-кось, ешь меня.
И схватилися.
Змей огнем палит, да Сухману что: он сильней огня.
Змей корежится, извивается, норовит Сухмана на рога поддеть, только ловок Сухман. Поднял змея, к горе прижал, захрястели змеевые кости.
— Ох, — взмолился змей, — отпусти.
— Откупись.
— На дне Скрыни-реки я клад схоронил, бери клад.
— Мало.
— Под Нифот-горой закопал я ларец, в том ларце Фамона кольцо. Поглядишь сквозь него, все на свете узнаешь. Бери кольцо.
— Мало.
— В Тулунь-печоре корец стоит с броней солнцевой, будешь пить ее, не состаришься, бери корец.
— Мало.
Смекнул Огнерыч, что над ним, над змеем, смеется Сухман, из последних сил понатужился, увернулся из-под рук его, полетел, заскулил и с глаза пропал.
— Неладно, царевна, — оказал Сухман, — поколь жив змей, надо ждать беды. Где-то волчий царь, я б его за конем послал.
А волчий царь уж тут, как тут. Воет на голос.
— Ах, Сухман-богатырь, как мне быть теперь. Воротится змей да узнает, что я пособил тебе, всех нас, волков, переловит.
— Не тужи, не вой, сыщи мне коня.
— А какой твой конь?
— Рыжий.
— Мало ль рыжих коней. Трудно будет сыскать.
Крепко думает, правым ухом водит.
— Стой тут, не сходи с места.
И был таков.
Стоит Сухман, дожидается.
Не успело солнце на пядь подняться, застонало поле, заухало, топ, да лихое ржанье, скачут кони со всех сторон и видимо их невидимо, гонят коней серые волки, наперед бежит волчий царь.
— Кличь, свищи, — говорит, — своего коня.
А конь Сухманов и сам бежит, гривой машет.
Сел Сухман на него, посадил царевну.
— Догоняй-ка змея.
И вихрем в поле.
Скачет день, другой, не видать змея, а занялся третий, объявился змей, лежит в овраге да лапу лижет.
И дохнуть не успел, покатилась голова, кровью брызнуло.
Вытер меч о траву Сухман-богатырь и Заруну-царевну за руку взял.
— Без помехи теперь будем жить, царевна, и клад Огне-рыча, и Фамона кольцо, и броня Солнцева, все наше.
Улыбнулась Заруна.
И запел Сухман:
Сухману с Заруною злат венец, а сказке конец.
Эх, ребята, мало каши ели, душки-то у вас с воробьиный нос. Спросили бы вы бабку-догадку, кто она такая, Заруна-Царевна.
— А кто?
— То-то кто. Русь-матушка.
— А змей-Огнерыч?
— Каждый враг наш.
— А Сухман-богатырь?
— Народ русский.
Так-то, ребята.
Ну, брысь с печи, деду спать время.
РАТНЫЙ ПОЯСОК
ИЗ ОБЛАСТИ СУЕВЕРИЯ
Есть два душевных сознания, казалось бы, совершенно противоположных друг другу, взаимно уничтожающих друг друга, но в то же время часто сочетающихся в одной и той же психике, это — вера и суеверие. Больше того, суеверие не может побороть не только вера, но даже культура, которая внешними доказательствами может бороться с нелепостями суеверия.
Я не говорю уже о существовании гадалок, хироманток, предсказателей и т. п., и как раз в такие моменты, когда вся нация начинает жить вдумчивой трезвой жизнью. Я не говорю об амулетах, носимых людьми самых разнообразных умственных способностей и культурного развития. Даже такие прозаические люди, как наши враги немцы, верящие только в хорошо сделанную машину и питательную колбасу, не лишены самого низкопробного суеверия. Ниже вы увидите фотографии с амулетов, снятых с немецких матросов, взятых в плен с крейсера «Блюхер» англичанами… Какие-то петушки, человечки, нелепые фигурки, навешенные с целью защитить их обладателя от плена, смерти и ран. Среди наших темных масс амулеты не в ходу.
Крестьянский парень, идущий на войну, уже знакомую ему по газетам, не верит в то, что останется целым, если навесит на себя медную птичку или оловянного человечка, но для тех, кто остается, нужно изыскивать какое-нибудь средство для предохранения «своего человека» от гибели и неудач.