Машина неизвестного старика

Ездил по белу-свету на рыжем коне Сухман-богатырь, радовался воле да песни пел: о земле-дарнице и о всякой твари Божией, о звере прыскучем, о птице быстрой, о рыбе рудоперой.

Пригож был с лица Сухман, что месяц после дождика, а о силе его вода с огнем спорили.

Вода говорила:

— Сухман-богатырь силен, как я.

— Нет, — перечил огонь, — как я.

А был-то Сухман сильнее воды и огня.

Ехал Сухман за Койсат-реку.

Едет бором, бору кланяется.

— Здравствуй, старче, шумен бор.

Едет оврагом, оврагу кланяется.

— Здравствуй, сырой, печорный овраг.

Едет по полю, полю кланяется.

— Здравствуй, разгуляй-поле.

И наехал Сухман на гору. Крута гора, высока, железным репьем поросла.

Поклонился Сухман.

— Здравствуй, сила-гора; стала ты мне поперек дороги! Расступись!

Сколько ни было гор, все перед ним расступалися, а эта стоит, не двинется.

Осерчал Сухман, занес кистень.

— Быть тебе, горе, ниже травы.

Только слышит вдруг тихий голос:

— Ударишь по горе и меня убьешь.

Поглядел Сухман вверх, сидит девица, слезы точит, а у ног ее кувшин разбитый.

И такая-то девица пригожая, век бы глядел, очей не сводил.

— Кто ты будешь, краса? О чем плачешь?

— Я Заруна-царевна, несла воду, да кувшин разбила!

— Эка беда!

— Ношу-то я воду Огнерычу-Змею, как приду ни с чем, заревет Огнерыч, от слюны его и камень горит. Крепко лют Огнерыч. Загубил он моих отца с матерью, все царство пожег, а меня в полон взял.

Стал Сухман грозней тучи.

— Попадись он мне, конем истопчу.

— Ах, и кто с ним не бился: Елизар-царевич, Кирбит-богатырь и Чухлан-разбойник, он всех одолел!

Ухмыльнулся Сухман.

— Садись, — говорит, — со мной на коня!

— Догонит нас Огнерыч!

— Не бойся, царевна, догонит, не быть ему живу!

Ступила царевна на камень, а он вниз покатился. Ступила на другой и другой тоже; не пускает царевну гора Огнерыча.

— Не уйти мне от змея, — плачет царевна.

— А ну-ка, летун-поскакун, изловчись. Достанем царевну!

И взъярился конь, в один мах доскочил до царевны. Ухватилась царевна за большую гриву, ни жива ни мертва, и Сухман ее на седло посадил…

Затряслась гора, закидала камнем, а уж конь-то Сухманов, лови, свищи, быстрей сокола, через речку, да в поле…

В те поры Огнерыч лежал в логове, со своим хвостом в прятки играл. Спрячет за спину хвост, шею вытянет и глядит, косится поганым оком, как хвост. Огнерыч от него, между лапами голову тычет…

И сызнова так-то…

А увидел Огнерыч, что гора затряслась, подает ему недобрый знак, припал ухом к земле и крылья сложил.

Слышит конский топот.

— Не умкнул ли царевну кто? — смекает змей. Выполз из логова, глянул за реку, в поле пыль столбом.

Зорок был Огнерыч; что в земле лежит, и то видел.

— Коли так, — рычит, — я тебе, царевна, белу грудь вспорю. Кровь из сердца выпью.

Раскинул крылья, поволок по траве. Повяли травы, ударил хвостом и поднялся…

Летит, шипит…

Оглянулась царевна, с лица побелела, говорит Сухману:

— Змей гонится!

— Так быть ему без головы!

Придержал Сухман коня и за меч схватился.

— Неспособно, царевна, мне будет биться, ты сиди, а я слезу.

А змей уже близко, из ноздрей огонь, зелень-пена из пасти.

Спроворился Сухман, соскочил с коня и пошел навстречу, только змей позамешкался, облетел круг него и под облако.

— Что ты, змей, кружишь ястребом? Аль боишься? — задорит Сухман.

— А гляжу, кого съесть мне наперво, — отвечает змей, — тебя, хвастуна, аль царевну с конем!

— Вот же, зубы сперва поточи о камень! — поднял камень Сухман и лукнул им в змея.

Был хитер Огнерыч, у Фамона-мудреца триста лет учился. А Фамон-мудрец и Смерть обманул, по сю пору живет. Притворился Огнерыч, что попал в него камень. Ударился оземь, лежит, растянулся.

Подошел Сухман, ногой в морду пнул, мечом веко поднял и пожалел змея.

— Пируй, вороны, хватит на долю.

И прочь пошел.

Тут схватил Огнерыч его за плечи, повалил, подмял под себя.

Увидел Сухман — загубил его змей, и кричит царевне:

— Прощай, царевна, погоняй коня!

А царевна ему:

— Люб ты мне, Сухман, лютой смертью помру, а тебя не покину!

Над Сухманом змей извивается.

— Неохотно мне есть тебя. Съел я сто лебедей! бочку меду выпил.

И, ворча, потащил его в логово, а царевна назад пошла.

Идет, причитая:

— Покатися солнце за море,
Схоронись на веки вечные,
Реки светлые, усохните,
Уроните лист, дубы, шатры,
Птицы с гнезд своих попадайте,
Ты возьми меня, сыра-земля.
Как не быть без солнца радуги,
Так и мне не жить без милого.

Кинул змей Сухмана в яму, а царевну к столбу привязал.

— Полежу, — говорит, — да надумаю, какой мне вас муке предать!

Думал до ночи, а посыпались звезды, что зерно из лукошка, захрапел змей.

Сидит Сухман в яме, горе горюет.

Шел мимо ямы волчий царь.

— А кто нонче в яме? — спрашивает.

— Я, Сухман-богатырь!

— Слыхал про тебя, что сильней ты воды и огня, а змей и тебя одолел!

— Не силою взял он, а хитростью! Помоги мне, волк: сослужи службу!