Машина пробуждения

Прама вдруг закричала, испустив нечто среднее между скорбным воплем и боевым кличем. Скрипя зубами от усилий, она поднялась, облаченная в одеяния из солнечного света, и шагнула вперед, излучая сияние всем своим телом. Крохотные огоньки плясали по коже на ее боках, превращаясь в вихри вокруг обнаженных грудей. За ее спиной развевалось нечто вроде сверкающих крыльев или же развеваемых ветром занавесок, а костяные гребни на голове полностью скрылись под ослепительным нимбом. Прама была ростом раза в два выше Пурити и прошла мимо юной дворянки так, словно бы той и вовсе не существовало.

Лич подался назад, сторонясь излучаемого Прамой света. Похожие на крылья протуберанцы, крепившиеся к ее ягодицам и спине, широко распахнулись, а кончики их казались не менее яркими, чем солнце.

«Колокола, какая же она высокая, когда не горбится и не причитает!» – подумала Пурити.

– Тебе известно мое подлинное имя, лич? – Голос Прамы был тих, мягок и полон боли. – Мы уже попробовали друг друга… я и ты. Хочешь сделать еще один глоток?

– Э? – Лич хохотнул и оглянулся так, будто искал путь к спасению. – Это вовсе не обязательно.

Существо отплыло еще дальше, оказавшись почти на самом краю платформы. Внизу лежали, перемешавшись с грязью, мертвые стволы деревьев Рощи Сердца.

Эср, не моргая, взирала на лича своим единственным глазом, разместившимся посреди лба и пылавшим разом несколькими цветами.

– Будет весело, – пообещала она низким, гортанным голосом.

– Прошшшшу. Проссссссссти меня. Взываю к милосссссссти. – Лич задрожал. – Пощщщады!

– Не вариант.

Покачав сияющей головой, Прама позволила себе улыбку – словно солнце проглянуло из расступившихся облаков. Затем она вздохнула – казалось, будто могучий орган состязается с маленькой флейтой, – и крылья ее запылали еще ярче. Исходивший от них свет сошелся лучом на точке в нескольких дюймах от закутанной в меха груди лича.

– Я проявлю к тебе сострадание, – нежно произнесла Прама, – и дарую ту милость, какой ты сам меня так долго лишал. Впрочем, больно все равно будет.

Шарик света пополз к личу, казавшемуся парализованным, и когда коснулся его плоти, мертвый владыка взвыл. Прама погрузила сверкающий сгусток в черную субстанцию, обволакивающую тело твари, и ветхие кости лича засияли очищающим золотистым огнем. Рвущееся из глазниц зеленое пламя стало желтым, затем золотым, а в конце череп существа превратился в великолепный кристалл кварца – абсолютно прозрачный, если не считать нескольких молочно-белых прожилок.

Пламя угасло, развеялся прикрывавший кости черный дым, и мертвый владыка стал просто горсткой потрескавшихся стеклянных костей с лежащим среди них хрустальным черепом.

– Лекарство для нежити, – Прама повернулась к Пурити, – суть жизнь.

Затем женщина упала, содрогаясь в рыданиях, и Клу не нашла в себе сил прикоснуться к источающей солнечное сияние наследнице престола.

– Это она! – раздался снизу мужской голос. – Та самая эср, что мы спасли из башни! Та женщина, которая все эти дни взывала ко мне!

Купер и Сесстри взбежали по лестнице. Сесстри кивнула Пурити, но тут же переключилась на то, чтобы заняться израненной, измученной эср.

– Кто ты? – спросил Купер у Пурити.

– А ты кто? – прозвучало в ответ.

– Купер-Омфал, пуп всея богом проклятого мультиверсума. Пурити устало хмыкнула. «К чему такая помпезность?»

– А я – леди Пурити Клу, дочь барона Клу, восседающего в Круге Невоспетых. А это, – она указала на Праму, – дочь князя Ффлэна, Прама-Рамей-Эффлэна-Учара.

– Я, знаешь ли, спас ее, – пожал плечами Купер, – после того как мне изрядно досталось.

– То же самое, – процедила Пурити сквозь сжатые зубы, – сделала и я.

Лалловё и Альмондина, держась за руки в некой пародии на сестринскую любовь, вышли из портала и оказались во внутреннем кольце сферического машинного зала. Вначале проявилось лицо Альмондины – треугольное, обрамленное копной золотисто-каштановых волос. Следом из небытия выскользнула и Лалловё – черные волосы и поджатые губы, пытающиеся не выдать бушующую в ее душе бурю эмоций и кровожадных позывов. Облаченные в туфельки ножки одновременно коснулись золотого пола, и сестры кивнули друг другу, прежде чем приступить к осмотру сферического зала.

Лалловё взглянула вниз, в пустую чашу, служившую дном, – пустая полусферическая яма, скользкая от черной крови, с дыркой посередине. «Так вот ты какой, вивизистор в сердце Неоглашенграда. Мамина цель. И ее больше нет».

У противоположной стены, на другом краю ямы, лежала темная груда, источавшая затхлую вонь и освещаемая лишь холодным янтарным светом, слабо сочившимся изнутри. Маркиза сразу же поняла, что это такое, хотя и могла только догадываться, кем именно эта куча была. Те, кто построил этот вивизистор, сгинули во мраке веков задолго до рождения Лалловё, и все же организм, достаточно древний и могучий, чтобы питать энергией устройство размером с Купол, мог быть лишь кем-то из рода Первых людей или же каким-то животным из тех, что служили их спутниками.