Машина пробуждения

Алуэтт поприветствовала Праму поклоном, что удивило всех, за исключением самой Прамы; наследница Эшера без какого бы то ни было смятения приняла свою новую роль, возвысившись над смертными материями с нечеловеческим величием и отстраненностью, от них давно отказался ее отец, который не желал или же просто больше не мог оставаться в стороне от мирской суеты. Княгиня Прама Рамей подобной слабости не выказывала.

Присоединившись к Алуэтт, она возглавила похоронную процессию, проведя ту сквозь грохочущий туман во внешний мир.

После того как они так долго спускались под землю, было удивительно пройти через разделившийся занавес воды и оказаться на свету. Солнца обожгли его глаза, и пытающемуся проморгаться Куперу последний отрезок пути представился в виде сменяющих друг друга переэкспонированных фотографий: каменщики, Развеянные, серпантинная дорога, спускающаяся к рогу зверя, где вода обрушивалась в море; драккар с ростром в виде головы белухи, опоясанный красными лентами и парящий в воздухе прямо у самого края мира и бездонной пропасти за ним; Алуэтт в лиловом платье, лепестки цветов, рассыпающиеся над ее головой, бронзовые чаши, разбрасывающие брызги молока и соленой воды; каменный выступ – или же это была кость, или хитин, или раковина? – выдающийся над бездной на узкой шее зверя, и толпа, занимающая места на крутом склоне импровизированного амфитеатра; полное отсутствие горизонта, одни только облака и небо… сотня небес, и в вышине, и под ними, целое море, состоящее из них, и мир плыл по нему.

За импровизированным алтарем в виде каменной насыпи, к которому направилась Алуэтт, шея не заканчивалась, но тянулась на многие мили, и огромную, будто целый континент, голову зверя, который и был этим миром, окутывала пелена облаков. Как выглядит животное со стороны, Купер мог лишь фантазировать, ведь им настолько завладели головокружение и благоговение, что он не осмеливался попытаться отправить свое зрение в заоблачные глубины. Алуэтт остановилась возле драккара, построенного из какой-то темной древесины и хотя и парящего в воздухе, но привязанного к насыпи из скрепленных глиной камней. На палубе лежало прикрытое красным саваном тело безымянной Первой, питавшей машину Смерти со времен, когда человечества и в помине еще не было. Как ни удивительно, но здесь, на фоне бесконечных волн моря Памяти о Небесах, она казалась куда более огромной, нежели тогда, в той золотой сфере.

Прама стояла на каменном возвышении, окруженная облаченными в платиновую броню преторианцами; металл их доспехов был начищен так, что едва не излучал собственный свет. Солнце приглушило сияние княгини и обнажило бы ее тело, не прикрой ее стражники льняными одеяниями, скрывшими крылья-плавники и развевавшимися на порывистом ветру. Ее руки и голова остались открытыми, и собравшаяся публика ничего не могла с собой поделать и разглядывала эту ее голову, так похожую на шлемы ее охранников. Она казалась ожившей реликвией, и, очутившись рядом с ней, ты будто бы переносился на миллионы лет в прошлое.

Человек, приблизившийся к Куперу, казался скукожившимся под давлением окружающей обстановки – вот насколько были важны домашние стены для хорошего самочувствия Тэма. На солнце лицо его выглядело не столько хитрым, сколько просто привлекательным, зато рыжеватокаштановые волосы и выступающий нос придавали еще больше сходства с лисой, чем прежде. Он был одет в изящный серый камзол со светло-коричневой горжеткой и выжидающе смотрел на Купера.

– И что на сей раз, юный Тэм Лин? – поинтересовался тот, затеняя лицо ладонью, чтобы посмотреть в глаза помощнику маркизы.

– Я, мать твою, свободен, – интонации Тэма были ворчливыми, но при этом он улыбался.

– Не боишься, что Лалловё за тобой вернется? – Купер не сдержался и спроецировал на собеседника собственные тревоги. Хотя, если подумать, они у них с Тэмом должны быть общими.

– Нет. Я не настолько важен. – Слуга фей отбросил с глаз прядь волос. – Чего не могу сказать о тебе.

– Это точно. Я до сих пор чувствую свой палец в ее теле. И это настолько отвратительно, что дальше уже некуда.

Тэм посмотрел на собственный мизинец так, словно бы тот был чем-то вроде оберега от превратностей судьбы.

– Купер, однажды так или иначе она…

– Да, знаю. Мне крышка.

Тэм скривился:

– Я бы посоветовал тебе свести счеты с жизнью, чтобы разорвать эту связь и прикончить палец, да только Шестой Серебряный, невзирая ни на что, сохранит твой мизинец для Лалловё. Сочувствую.

Купер согласился, а затем кивнул в сторону Эшера, Сесстри, Алуэтт и Прамы, дружелюбно помахал Пурити и Кайену и, пожав плечами, посмотрел туда, где стоял совершенно потерянный Окснард.

– Зато у меня есть те, кто сможет прикрыть спину. А вместе с ними и куда более серьезные проблемы.

– Ну что ты можешь поделать с тем, что Смерти больше нет, Купер?

И в самом деле – что он мог? Неужели только наблюдать, как все миры превращаются в дурдом? Толстяк скорчил кислую мину.

– Вообще-то я говорил о своей спине. Ты ее видел? Это же ужас какой-то.