Машина пробуждения

Вместе с Марвином Купер направился к свету, и их шаги были единственным звуком во всем огромном здании. Когда они подошли ближе, он увидел за колоннами источник сияния, и это было воистину что-то. Если двор Апостабища представлял собой хранилище дверей, то здесь царствовали окна – витражи опоясывали стены, поднимаясь рядами к самому потолку. Изнутри «гора» оказалась полой. Каждое окно несло чье-нибудь изображение – разумеется, кого-то из богов. Это были существа всех мыслимых и немыслимых форм. Синяя женщина с рассеченными грудями и сапфировыми глазами, свирепо взирающая со своего ледяного трона; пригнувшийся, с оленьими рогами на голове, мужчина, чье лицо наполовину скрывала маска из листьев; серый меч, направленный клинком вниз и украшенный гранатово-красными глазами, безразлично смотревшими с крестовины. Панели из окрашенного в золото стекла, высокие, словно секвойи, вздымались на недоступную взгляду высоту. Повсюду, куда ни посмотри, сияли окна, одно вычурнее другого и будто освещенные изнутри летними полуденными лучами, хотя снаружи уже близился вечер, они находились под землей, а солнце просто не могло находиться в стольких местах одновременно. Свет наполнял собой пространство, раскрашивая пыльные облака в сотни цветов.

– Апостабище, – повторил Купер названное ему слово, словно какое-то заклинание. – Так ты, кажется, сказал? Это от слова «апостол»?

Марвин покачал головой:

– От слова «апостат»^[6]. Говорю тебе, им не во что больше верить. – Юноша махнул рукой в сторону нескольких погруженных в собственные мысли людей, сидевших на скамьях или же блуждавших от окна к окну. – Атеизм – вот традиционная религия Неоглашенграда. Когда твое собственное существование опровергает догматы всех когда-либо встреченных тобой учений, церкви теряют свою власть над тобой. Апостабище – кладбище ересей, где мы скорбим по нашим мертвым богам, существовали ли они когда-либо или же нет.

Марвин направился к боковому алькову, где под окнами собралась небольшая компания. Когда они подошли, нос Купера уловил знакомый аромат походного костра. Повернув голову, он увидел причину, по которой столпились все эти люди.

У разбитой колонны сидела старуха, гревшая ноги у огня, поддерживаемого остальной толпой. Все они не были похожи друг на друга, и Марвин прошептал, что некоторые из них могут показаться знакомыми; они кружили у самого края кострища, демонстрируя Куперу фасетчатые, сверкающие, подобно драгоценным камням, глаза, усики, щупальца и наросты. Языки, вываливающиеся из лишенных нижних челюстей ртов; зеленоватые, багровые и лиловые лица; безумные и смущенные гримасы.

– Обычное дело, если попривыкнуть, – как бы объяснил Марвин, кивнув на еще более необычно выглядящих людей. – А ты, конечно же, привыкнешь. Со временем.

Но одна черта для всех собравшихся была общей – все они словно чего-то ожидали, их будто бы охватил какой-то голод. И в то же время терпение. Терпение, ведь многие из них уже не в первый раз готовились послушать рассказ старухи, зная, что он принесет им хоть какое-то подобие покоя; те же, кто еще не слышал его, стекались сюда из очень отдаленных мест, и потому-то внешний вид собравшихся казался Куперу еще более удивительным, чем у людей, населявших город над ним. Пусть не все пришедшие знали, что же это за особенная история, ради которой они явились, но за проделанный ими долгий путь все они научились смирению и могли распознать важное, когда то оказывалось так близко.

Так это и были Умирающие паломники? Они совсем не походили на спятившего мужика, пытавшегося напасть на Купера посреди Неподобия.

Одна только скрывающая лицо под капюшоном женщина, стоявшая с краю, проявляла нетерпение. Она не прекращая постукивала краем ручки по блокноту и кривила губы. Из всего ее лица Купер мог видеть только этот раздраженно искажавшийся рот, и ему очень хотелось, чтобы она перестала барабанить своей ручкой.

Старуха выглядела той еще пройдохой. Что-то отличало ее от остальных, сколь бы разными все они ни казались, – в глазах ее жила улыбка, а растрескавшиеся губы изогнулись чуть проказливо и добродушно. Редкие седые волосы были заплетены в украшенные бусинками, нитками и крышечками от бутылок косички. Она ехидно поглядывала на женщину, выбивавшую ритм на своем блокноте. Куперу даже подумалось, что старуха специально пытается вывести ее из себя – просто потому, что может это сделать.

Спустя некоторое время, когда уже казалось, что постукивание ручки о бумагу никогда не утихнет, старуха примирительно подмигнула женщине, прятавшей лицо под капюшоном, и заговорила. Голос ее оказался неожиданно сильным и звучным.

– Услышь меня, Сатасварги; будь повитухой рождающимся словам.

Марвин наклонился к Куперу и прошептал:

– Перед тобой старейшина Развеянных, племени, живущего под городом. Они редко появляются на поверхности, зато время от времени заглядывают в Апостабище, чтобы поведать эту историю. И всякий раз рассказывают ее по-новому.