Машина пространства

Сегодня у нас с Оливией было последнее совместное выступление – в мюзик-холле «Феникс» на Черинг-Кросс-роуд. После этого мы поехали домой, нежно держась за руки на заднем сиденье кеба. С уходом Рута наши отношения заметно улучшились. (С мисс Макферсон я встречаюсь все реже и реже.)

На следующей неделе еду в Рединг: у меня короткий ангажемент в «Ройал-Каунти»; моей новой ассистенткой станет девушка, которую я готовил две недели. Ее зовут Гертруда, у нее от природы прекрасное гибкое тело, а личико и мозги – как у фарфоровой куклы. Она невеста моего столяра и техника, Адама Уилсона. Я им обоим плачу хорошее жалованье, и до сих пор они меня не подводили.

Адам, должен сказать, очень похож на меня, и хотя эту тему я еще не затрагивал, но все больше склоняюсь к тому, чтобы заменить им Рута.

12 февраля 1896

Сегодня понял значение фразы «Кровь стынет в жилах».

В первой половине программы я выполнял обычные карточные фокусы. В таких случаях я, как водится, приглашаю добровольца из публики выбрать любую карту и на виду у всех написать на ней свое имя. Потом я забираю у него карту, рву на части и разбрасываю клочки по сцене. Буквально через секунду я демонстрирую публике металлическую клетку с живым попугайчиком. Когда доброволец принимает у меня клетку, она необъяснимым образом складывается (попугайчик при этом исчезает неизвестно куда), и в руках у него остаются голые прутья, за которыми виднеется одна-единственная игральная карта. Он извлекает ее наружу и читает на ней свое имя, написанное его собственной рукой. На этом фокус заканчивается, и доброволец возвращается на место.

Сегодня, завершая этот трюк, я повернулся к публике с ослепительной улыбкой, ожидая оваций, и вдруг этот тип закричал:

– Постойте, это не моя карта!

Обернувшись к нему, я увидел, что этот болван стоит с остатками клетки в одной руке и с игральной картой – в другой. Он пристально разглядывал надпись.

– Дайте-ка ее сюда, любезнейший! – театрально прогремел я, чувствуя, что при выдавливании карты где-то допустил сбой, и готовясь затушевать эту погрешность внезапным появлением огромного количества цветных лент, которые всегда имеются у меня наготове именно для таких случаев.

Я попытался выхватить у него карту, но не тут-то было. Увернувшись от меня, он торжествующе закричал:

– Глядите-ка, чего-то тут написано!

Он явно играл на публику и был доволен собой: еще бы, он побил фокусника его же оружием. Чтобы спасти положение, мне пришлось выхватить у него карту; я тут же обрушил на него ворох цветных лент, дал знак дирижеру и пригласил публику поаплодировать, а сам проводил этого выскочку на место.

Под гром оркестра и овации зала я прочел надпись на карте и почувствовал, как у меня кровь стынет в жилах.

«Могу назвать адресок, где ты милуешься с Шейлой Макферсон. Шурум-бурум! Альфред Борден».

Карта оказалась тройкой бубен – именно она была выдавлена из колоды и подсунута добровольцу.

Сам не знаю, как мне удалось довести представление до конца, но каким-то образом я выкрутился.

18 февраля 1896

Вчера вечером поехал в Кембридж, где Борден выступал в театре «Эмпайр». Пока он отвлекал публику репризами, а сам готовил обычный трюк со шкафчиком, я встал с места и во всеуслышание разоблачил его манипуляции. Я на весь зал провозгласил, что ассистентка уже спряталась внутри шкафчика. После этого я мгновенно ушел и лишь один раз оглянулся: на сцене поспешно опускали занавес.

Через некоторое время, совершенно неожиданно, я поймал себя на том, что раскаиваюсь в содеянном. На обратном пути, в холодном, пустом вагоне лондонского поезда, меня стали мучить угрызения совести. В те ночные часы у меня было достаточно времени, чтобы поразмышлять и горько пожалеть о своих действиях. Я сам ужаснулся той легкости, с которой сорвал чужой трюк. Магия – это иллюзия, временная приостановка реального хода событий во имя развлечения публики. Какое право я имел (и какое право имел он, когда поступал так же) разрушать эту иллюзию?

Когда-то, много лет назад, после того как Джулия потеряла нашего первенца, Борден прислал мне письмо с извинениями за свой поступок. Глупо, о, как глупо было с моей стороны отвергнуть эту попытку примирения. Теперь настала пора, когда я сам страстно желаю прекращения нашей вражды. Сколько еще могут два взрослых человека прилюдно издеваться друг над другом, сводить счеты, о которых известно только им двоим и которые даже у них уже стираются из памяти? Да, в те далекие времена, когда Джулия едва не умерла от руки этого злодея, сунувшего нос в наши дела, у меня были основания ему мстить. Но с тех пор многое изменилось.

Всю дорогу до станции Ливерпуль-стрит я размышлял, как можно достичь примирения. Сейчас, днем позже, у меня так и нет ответа. Надо сделать над собой усилие, написать ему письмо, призвать к окончанию этой войны и предложить встретиться наедине, чтобы уладить оставшиеся разногласия.

20 февраля 1896

Сегодня, разобрав почту, Оливия пришла ко мне и заявила:

– Выходит, Джерри Рут говорил правду.