Наступил вечер, а Города по-прежнему не было видно. Единственный обнадеживающий признак – шрамы от шпал приблизились к нормальным размерам: остановившись хлебнуть воды, Гельвард тщательно промерил ближайший шрам – около шести футов.
Полотно опять шло на подъем и взбегало на гребень. Гельвард не сомневался, что Город в лощине за гребнем, и вновь прибавил шагу: хоть бы увидеть его до прихода ночи…
Солнце уже касалось горизонта, когда подъем наконец сменился спуском и перед Гельвардом открылась широкая долина. По долине текла полноводная река. Полотно устремлялось вниз, к южному ее берегу… и продолжалось на противоположной стороне. Насколько хватало глаз, оно уходило все дальше на север, пока не терялось в лесу. Города нигде не было.
Растерянный и рассерженный, Гельвард смотрел на долину до глубоких сумерек, потом – делать нечего – разбил лагерь на ночь.
Наутро он поднялся с рассветом и вскоре спустился к реке. Южный ее берег хранил множество следов бурной человеческой деятельности: почва была истоптана и превратилась в грязное месиво, повсюду валялись куски дерева и расколотые основания шпал. Да и из воды торчали шпалы, уложенные штабелями, – очевидно, остатки быков моста, по которому Город переправился на ту сторону.
Придерживаясь за один из таких быков, Гельвард вошел в воду по грудь, потом поплыл. Течение подхватило его и снесло чуть ли не на полмили вниз, прежде чем он нащупал дно и выкарабкался на северный берег.
Он был мокрым до нитки – и тем не менее побрел вверх по течению, пока не вышел обратно к полотну. Рюкзачок, да и форма казались втрое тяжелее, чем прежде; раздевшись донага, он разложил одежду на солнышке, а рядом расстелил спальный мешок и рюкзак, вывернутые наизнанку. Форма высохла уже через час, и он натянул ее на себя – ему не терпелось двинуться дальше. Правда, спальный мешок был еще сыроват, но Гельвард надеялся досушить его на следующей стоянке.
Он уже вскинул рюкзачок за спину, когда услышал странный дребезжащий свист и что-то больно ударило ему в плечо. Гельвард стремительно обернулся, заметил арбалетную стрелу, упавшую на траву, и, за неимением другого убежища, нырнул в ближайшую яму, выкопанную под основание шпалы.
– Ни с места!
Бросив взгляд в направлении, откуда раздался голос, Гельвард не увидел ничего, кроме густых кустов ярдах в пятидесяти. Он осмотрел плечо: стрела разорвала рукав, но крови не было. Свой арбалет он потерял вместе со всем остальным имуществом и теперь чувствовал себя беззащитным.
– Не шевелись, я подойду сам…
Мгновение спустя из-за кустов поднялся человек в такой же, как у Гельварда, форме ученика гильдии. Арбалет, заряженный новой стрелой, был направлен в лицо противника. Гельвард отчаянно крикнул:
– Не стреляй! Я тоже из Города!..
Человек ничего не ответил, но продолжал потихоньку двигаться на Гельварда, пока не замер в пяти шагах от него.
– Ладно, можешь встать. – Гельвард подчинился в надежде, что его наконец-то признают за своего. – Кто ты такой?
– Я же сказал – я из Города…
– Какой гильдии?
– Разведчиков будущего.
– Повтори последнюю фразу клятвы.
Гельвард от удивления затряс головой:
– Ты что, рехнулся?
– Ну-ка, не увиливай! Давай последнюю фразу…
– «Принося эту клятву, я отдаю себе полный отчет в том, что нарушение любого из ее пунктов…»
Человек опустил арбалет:
– Ладно, не обижайся. Я хотел убедиться. Как тебя зовут?
– Гельвард Манн.
Нападавший пристально вгляделся Гельварду в лицо:
– Черт побери, тебя и не узнать! Ты же отрастил бороду…
– Джейз!..
Они всматривались друг в друга еще несколько секунд, затем сердечно обнялись. Действительно, с тех пор, как они виделись в последний раз, много воды утекло, и оба изменились до неузнаваемости. Тогда они были безбородыми сопляками, неспособными приподняться над мелкими обидами и разочарованиями ясельной жизни; теперь они преобразились не только внешне, но и внутренне. В яслях Джелмен Джейз прикидывался удальцом, презирающим вожжи обязательного для всех распорядка, и выдвинулся в лидеры беззаботных и безответственных юнцов, которые «не торопились» взрослеть. Теперь, стоя с заново обретенным другом у реки, Гельвард сразу же убедился, что от былой бравады не осталось и следа. Опыт, приобретенный за стенами Города, не только обветрил Джейзу лицо, но и отшлифовал характер. Ни Джейз, ни сам Гельвард ничем не напоминали теперь выросших в одной каюте мальчишек, бледных, наивных, неразвитых физически; испытания быстро превратили их в загорелых, бородатых, сильных, закаленных мужчин.
– С чего это ты надумал в меня стрелять? – поинтересовался Гельвард.
– Я принял тебя за мартышку.
– Ослеп, что ли? Ведь на мне форма…
– Форма нынче ничего не значит.
– Как это ничего?
– Видишь ли, Гельвард, многое изменилось. Сколько учеников ты повстречал там, в прошлом?
– Двоих. Ты третий.