Машина «ПТ-10»

— О-о! Мы про такое разговаривали — просто чудо! Нам мотоцикл отдают на совсем… Большой, с прицепом, вчетвером вполне можно ехать, в крайнем случае — втроём.

Глотая слова, взмахивая руками, он стал взволнованно рассказывать обо всём, что с ним случилось в этот день, чего он добился.

— Вот, погляди-ка! — сказал он в заключение и осторожно снял кепку.

На дне её лежал большой конверт из плотной бумаги с голубым штампом парткома, выглядевший внушительно и загадочно. «Директору технической станции» — гласила надпись под штампом.

Пакет осмотрели со всех сторон, даже разглядывали на свет, стараясь определить размеры письма. Оказалось, что там лежит небольшая сложенная вчетверо записочка.

— Ничего, что маленькая, зато — сила! — объяснил Толя. — Теперь Екатерине Павловне деваться некуда. Пусть попробует отказаться — мы к Степану Ильичу пойдём и всё расскажем. Он сам велел — в случае чего приходите в партком.

Пока составляли план будущих действий, незаметно стемнело и непроглядная, безлунная ночь прикрыла завод. Всюду вспыхивали огни. Над головами ребят загорелась огненная надпись: «Сделаем наш завод стахановским!» Она была составлена из электрических лампочек, бусинками нанизанных на невидимую проволоку, отчего казалось, что лампочки, словно звёзды, ввинчены прямо в небо. Полюбовавшись на огни и обсудив, как всё это устроено, ребята отправились по домам.

Выйдя на улицу Мира, Толя увидел, что окна его квартиры освещены. Сейчас предстоит неприятный разговор, где был весь день, что делал, почему не приходил обедать. Это его встревожило, но ненадолго:: он вспомнил сегодняшний день, такой кипучий и интересный… Ничего, он расскажет, где был и что делал, — может быть, и обойдётся.

Мирон Васильевич ветревоженно расхаживал по комнате, Александра Фёдоровна стояла у окна и тоже была взволнована. Они только что советовались, итти ли им искать пропавшего сына или подождать ещё немного, в это время и вошёл Толя.

— Где пропадал? Явился всё-таки! — сказал Мирон Васильевич. Толя вспомнил, как отец недавно пошутил: приехал, а сказал, что не приехал.

— Нет, ещё не явился! Завтра приду! — сказал он и отвернулся, его разбирал смех.

— Ах, вон что! Отцу отомстил? — усмехнулся Мирон Васильевич. — Боек ты стал, Анатолий. Смотри, как бы я тебя не укоротил…

— Будет вам! — прикрикнула на них Александра Фёдоровна. — Толя голодный, наверное, как волчонок?

— Нет, я наелся…

— Где же ты наелся, интересно знать? — спросил отец.

— Меня Степан Ильич накормил.

— Какой Степан Ильич?

— А тот, из парткома.

Разговор принимал такой оборот, что Мирон Васильевич сел рядом с. сыном и заглянул ему в лицо.

— Ты был в парткоме? Что ты там делал?

— Разговаривал. Нам Степан Ильич велел мотоцикл отдать.

Александра Фёдоровна только головой покачивала, а Мирон Васильевич, смягчившись, поглаживал ладонью подбородок и изредка одобрительно ронял:

— Проворен! Хватка моя, узнаю!

Старый завкомовский мотоцикл он знал и похвалил его:

— Машина ещё хорошая. В хозяйские руки попадёт — походит долго… Поршневые кольца, говоришь, надо сменить? Ну, это дело пустяковое, я вам помогу, в случае чего. А аккумулятор можно у нас в гараже перебрать.

Он сам, видимо, заинтересовался этим предприятием и, уже когда ложились спать, сказал:

— В случае чего — обращайся ко мне!

Мирон Васильевич не мог уснуть: рассказ сына разволновал его.

Ну и мальчишка! Побывал у директора, побывал у парторга, обошел весь завод, со всеми перезнакомился… Совсем какие-то особенные ребятишки растут. Времена! Переменились времена, да и как здорово переменились!

Вспомнилось своё детство, своя молодость. В девять лет пошёл коногоном в старательскую артель. Солнце жарит, дождь льёт, холодно ли, жарко ли, а Мирон пески возит: из шахты к берегу на промывку, с берега на пустой таратайке опять к шахте. Весь в поту, рубаха вся засолонела, снимешь — стоит коробом.

Наконец, стал забойщиком и вдоволь испытал, какой он такой — труд забойщика.

Первый грузовик увидел после революции, тогда ему было, пожалуй, лет двадцать. Не без опаски подошёл к машине Она стояла смирно, не шевелясь, и он тогда потрогал тугие скаты, горячий радиатор, заглянул в кабину. Помнится, у машин того времени совсем другое устройство было — переключение скоростей помещалось где-то сбоку, за бортом кабины Чудно! Сразу в голову ударило: какое дело — автомобиль!

В двадцать пять лет добился-таки своего — получил права водителя. В двадцать пять лет! А этому сколько? Десять? А он уж, смотри-ка ты, рвётся мотоцикл водить! И поведёт, будьте спокойны! Он уже привык к машинам, ему жизнь не в жизнь покажется без машин…

Хорошо это или плохо? Даже не задумываясь, Мирон Васильевич ответил себе: хорошо! Очень даже хорошо, что ребята с малых лет привыкают возиться с машинами! Машина — она самый близкий друг, помощник человека, весь порядок в жизни меняет…

Мирон Васильевич повернул голову и взглянул на кровать сына, Разметавшись на подушке, Толя и во сне шевелил губами. «Мальчишка ты, мальчишка! Забо-ота!» — подумал Мирон Васильевич и протянул руку к выключателю, чтобы погасить свет…