«Машина» с евреями

Музыкальная память Кобзона не менее феноменальна. Он помнит не только тексты песен, но и любое интонирование, причем независимо от того, на каком языке песня эта поется. Это может быть русский, английский, идиш – проблем не существует.

В свое время нам нужно было быть готовыми сыграть около тысячи песен, но это была лишь часть того, что он знал и мог спеть. Ну мы-то ладно, пользовались нотами, а он без всяких там «талмудов», разложенных на пюпитрах, пел, да еще как!

О его фантастической трудоспособности ходили легенды. Бывало, мы работали по три-четыре концерта вечером, а еще ездили на какой-нибудь благотворительный утренник. Я как-то поинтересовался: «Иосиф Давыдович, у вас связки не устают столько петь?» – «Нет, – ответил он, – вот ноги, ноги устают».

Своего музыкального коллектива он не сторонился, но держал определенную дистанцию. Это было вполне понятно, если учесть разницу в положении, социальном, материальном, профессиональном. В те времена он был в фаворе у всех, кто находился у власти, формальной или неформальной. В дни приезда или отъезда из регионов приемы по этому поводу устраивались секретарями обкомов или республиканских комитетов КПСС. В «широких» участвовали и музыканты, где-нибудь за периферийным столом, а в «узких» лишь сам маэстро и «руководство». Неформальные приемы, организовывавшиеся мафиозными боссами, лидерами оргпреступности того или иного региона, проходили с участием музыкантов редко. Для нас заказывался отдельный зал или ресторан. Такие приемы устраивались только с согласия Кобзона и были предметом переговоров. Его хотели видеть за своим столом все, он же имел возможность выбирать. Хотя друзей не выбирают, и он не отказывался отобедать с Отари Квантришвили, Алимжаном Тохтохуновым (Тайванчиком), Вячеславом Иваньковым (Япончиком) и другими.

В восьмидесятые годы, когда я работал у Кобзона, я, честно говоря, не мог определить, кто из гостей Иосифа Давыдовича имеет отношение к криминалу, а кто – нет. Приходили люди в дорогих костюмах и галстуках, разговаривали негромко, смеялись сдержанно. Никаких там «распальцовок», появившихся позже, в начале девяностых. А с этими людьми Кобзон дружил очень давно, с тех пор, когда он был молодым начинающим артистом, да и они тоже – не только не боссами мафии, но и вообще еще не авторитетами в этом бизнесе. А у Кобзона есть одна замечательная особенность: он не предает своих друзей. Как бы им трудно ни было, в чем бы их ни обвиняли, он всегда приходил им на помощь и не думал отрекаться от них. Он не стесняется общаться с ними, не избегает этого общения, невзирая на то что на него ложится какая-то тень. Но мне кажется, по большому счету, он настолько выше всего этого, что ему на все эти потуги очернить его просто насрать. Как он с ними дружил, так и дружит. Я помню, как на дне рождения мамы Иосифа Давыдовича, а это для него святой день, по одну руку сидела она, а по другую – Тайванчик. Это был близкий друг семьи. Делали они какой-то бизнес вместе? Не знаю, но у самого Кобзона деловая хватка потрясающая.

У великого мастера мозги работали одновременно как бы в двух режимах. Помню, как во время очередной поездки в Афганистан мы работали в армейском госпитале, где лечились самые тяжелые раненые. Представляете, сидят, лежат молодые пацаны, кто без рук, кто без ног, кто вообще как обрубок. У кого-то глаз нет… В общем, без слез смотреть в зал нельзя. Мы играем, а сами ревем. А Кобзон поет какую-то песню про маму, про Родину. У него течет огромная слезища. И тут, во время проигрыша, он совершенно спокойно оборачивается к кому-то из музыкантов и спрашивает: «А какой сейчас курс чека в Москве?» То есть с одной стороны – артистизм, неподдельные эмоции, а с другой – прагматичность, холодный расчет, так необходимый в бизнесе. Я не знаю, хорошо это или плохо, кто-то назовет это профессиональным цинизмом, какой бывает у опытных врачей. Но главное – чтобы этот цинизм никогда не перевешивал. Вот этому равновесию у Кобзона надо учиться. У него все всегда было под контролем, и зрители в зале никогда не чувствовали, что у певца в голове работает мощный компьютер, который может решать совершенно иные проблемы.

Повторю еще раз, Кобзон уникален, и такого человека у нас в стране нет. По величию его можно сравнить с Фрэнком Синатрой, но, при всем уважении к заокеанскому мастеру, сравнение будет не в его пользу. У того тоже были неприятности с криминалом, но он и жил, и умер глыбищей. Но если Синатра мог спеть песен пятьсот, то Иосиф Давыдович, думаю, несколько тысяч. При этом его можно разбудить в любой момент и назвать песню. Он ее споет. Он помнит музыку, помнит слова, помнит у кого какой проигрыш и какая после какого куплета модуляция и насколько. Иногда я сажусь за рояль и играю «что-нибудь из Кобзона». Слушателей при этом не бывает. Играю один, для себя. Играю и вспоминаю…

ПЧЕЛЫ ПРОТИВ МЕДА