Машина счастья

   Изогнувшись, Хранитель не то вглядывался, не то вслушивался во что то на почве. Местечко было как местечко: камень, густо пронизанный нитями золота, — обычный здешний грунт. Генрих прошел бы мимо, не обратив внимания. Хранитель осторожно коснулся почвы острием лопаты и стал медленно передвигать клинок. Лопата вибрировала, вибрация то усиливалась, то уменьшалась, и там, где она показалась максимальной, Хранитель вонзил острие в почву. Клинок запрыгал, загрохотал, в воздух полетели осколки камня и крупинки золота. Генрих заслонил ладонью лицо, чтобы шальная золотинка не вонзилась в глаз.

   Почва быстро разрыхлилась. Хранитель нажатием рукоятки превратил клинок в совок и стал выбирать землю. Вскоре образовалась лунка диаметром и глубиной с полметра. Хранитель вторым нажатием превратил совок в метлу и подмел дно и бока лунки.

   — Скоро народится, — предсказал он.

   Новорожденный гейзерок сообщил о своем появлении на свет тонким свистом, потом вырвался язычок синего пламени. Пламя устремилось вверх, разрастаясь, из синего становилось зеленым и оранжевым, теряло пронзительную яркость — туманный султан заколебался над головами людей, края его размывались. Генрих шагнул вперед и жадно ухватил ртом гейзерок в том месте, где пламя было еще пламенем, а не теряющим цвет и форму туманом.

   Но и здесь, в фокусе огня, это был воздух, только воздух; правда, великолепно выделанный — ароматный, легкий, — он словно сладостно звучал, наполняя легкие: Генрих понимал, что сравнение выспренне, но оно было единственно точным.

   — Не наглатывайся! — повторил Хранитель. — Переедать тумана нехорошо.

   — Отличный фонтанчик! — похвалил Генрих. — И много тут нарождается таких детишек?

   — Пять шесть в сутки. Столько же иссякает старых. Горожане не жалуются на плохой воздух.

   — Я их вообще здесь не вижу.

   — Им хватает и того, что доносится ветром. Однако, друг, выйдем из леса.

   Хранитель шел впереди, осторожно выбирая дорогу между гейзерами. Генрих честно впечатывал шаги в его следы.

   Приспособиться к условиям странной планеты было нелегко. Необыкновенны были и два одинаковых солнца на фиолетовом небе, и недра каменистого шарика, порождавшие питательный воздух, — если здесь разок в два дня приходилось прибавлять еды к калориям и витаминам, вводившимся в тело при дыхании, то это уже было много. Генрих не ел здесь по неделе; он ворчал, что Рой обжора, когда тот, скорее по привычке, чем по необходимости, вскрывал консервы. Но всего странней были дельтяне — рослые, неторопливые, рассудительно уравновешенные.

   — Скажи, друг, тебе ничего не хочется? — спросил Генрих, когда они поднялись над лесом цветного тумана. — Я говорю о больших стремлениях и целях, а не о желании делать каждодневную работу получше.

   — Нет, ничего, — отвечал Хранитель, подумав.

   Не подумавши, здесь никто не отвечал, даже если спрашивали, какая погода на дворе или день сейчас или ночь. Рой утверждал, что местные беседы на три четверти состоят из взаимного молчания и лишь на четверть из слов.

   — Но значит ли это, что ты полностью счастлив? — допытывался Генрих.

   — Понимаешь, друг? Абсолютно счастлив!

   Хранитель с удивлением взглянул на Генриха.

   — Счастлив, конечно. — Он подумал с полминуты. — А насчет абсолютно… Я не уверен, что знаю, что это за штука — абсолютное счастье.

   Генрих со вздохом отвернулся. Над головой жарко сияли два солнца, вдали сверкал золотыми крышами город, в долине клубились цветные султаны гейзеров.

   — Я пойду, друг, — сказал Хранитель. — Вечером прибывает звездолет с Земли, надо подготовиться.

   — А тебе то что? Автоматы сами погрузят золото в трюмы.

   Хранитель раздумывал больше минуты.

   — Надо провести экипаж в Долину Туманов. Земляне любят принимать воздух в местах его выделения.

   Генрих постоял перед домиком, потом рванул дверь. Успокоение не пришло, хоть он до дурной сытости наглотался тумана. «Поссоримся с Роем, — подумал Генрих — обязательно поссоримся. Удивительный это человек, Рой! Обязательно он к чему нибудь придерется, а я не выдержу, обязательно не выдержу, это уж точно!»

   Рой задумчиво шагал по комнате.

   — Все в порядке, Генрих, — сказал он. — Единственная возможность усовершенствования таится в этом треклятом беспорочном Пьере. Теперь то швырнем в горние высоты счастья всех этих местных ангелочков без крылышек… Чего ты молчишь, как истукан?

   «Нельзя нам не поссориться, — думал Генрих — обязательно начнем сейчас ссориться».

   А вслух он сказал:

   — Я не молчу, а размышляю! Итак, ты что то открыл?

   Рой долго глядел на него. «Не хочет ссориться, — подумал Генрих. — Вот же человек — ни за что не хочет ссориться!»

   — Ладно, — сказал Рой. — Ты ведь ищешь ссоры, я это вижу. Так вот условие: никаких ссор, даже если тебе не понравятся мои расчеты. Хотя до такой дури, чтоб опровергать математику, ты не дойдешь, надеюсь.

4