– Дядя-дядя, неужели ты настолько туп, что не предполагал, что я обо всём узнаю? – зло бросил Марко. – Неужели, будучи накоротке с Тоганом, неужели, пив с ним из одной лужи в аннамской кампании, я не смог бы узнать о твоих грязных шашнях с его самым злейшим врагом? Неужели ты, глупый педераст, ни разу не представил себе, что я узнаю, как ты докладываешь своему хозяину о каждом моём шаге? И неужели тебе ни разу не пришла в голову мысль о том, что, проверив всё и убедившись, что родной дядя променял меня на греховные сластолюбивые подвиги, я не буду подсовывать тебе откровенную белиберду, вполне отвечающую твоим ожиданиям? «Ах-ах, слабый и неуверенный в себе мальчик мечется, переживает и совершенно не знает, что ему делать!»
Марко подошёл к Матвею и протянул руку, чтобы положить её на дядино плечо. Матвей дёрнулся как от удара. Марко досадливо сплюнул и, взяв его за ухо, сказал:
– Сейчас я говорю это только потому, что твоя вонючая, ничтожная, крохотная жизнь предателя трепещет на кончике моего меча. Грядёт последний решающий бой. Уже совсем скоро. И ты либо спрячешься, либо погибнешь. Потому что ты не стоишь ничего, Матвей.
Он повернулся к отцу и продолжил:
– Папа, я прошу вас собрать все ценные вам вещи и проследить за вашим драгоценным братом. Потому что если он попытается мешать мне, то умрёт, а я никак не смогу предотвратить его гибели. Грядёт великая битва. Последняя битва. Скоро многие из тех, кому мы кланяемся сегодня, умрут. И наш мир изменится навсегда. А сейчас просто дайте мне сделать свою работу. Я как-никак придворный убийца.
Марко подошёл к двери и яростно застучал в неё кулаком, призывая охрану.
За порогом тяжело застучали оправленные в толстую кабанью кожу онучи всадника, раздалось позвякивание бронзовых пластинок, нашитых по краю подошвы…
Ещё ближе…
Заскрипел наружный засов…
С натужным кряхтеньем подался по плохо оструганному порогу нижний край двери…
Тихонько свистнули петли…
Марко потянул из узла причёски тонкую палочку для еды, державшую косицу (украшенные спицы у него забрала охрана) и спрятал её в рукав, возбуждённо следя, как расширяется полоска света между косяком и дверью…
Он положил ладонь на дверную ручку…
Дёрнул дверь на себя…
И почти упал, в последнюю минуту опершись плечом на косяк, чтобы не рухнуть на пол. За дверью стояла Она. Пэй Пэй. Желанная. Живая. Дышащая нежностью. Он жадно вглядывался в подрагивающие розоватые крылья её точёного носа, в тёмные, покрытые еле заметной паутинкой тонких, как пушинка, венок, веки, чуть припудренные тёмным розовым составом, в неестественно аккуратные линии бровей и вечно непослушный волосок, что светлым завитком выбивался из края правой брови, рождаясь в чуть заметной светлокоричневой родинке, прятавшейся под умащённой и подкрашенной линией, всматривался в глаза, в глубине которых играли, казалось, целые миры, млечные пути искр, огоньков, струящихся бриллиантов, Марко ощупывал глазами её лицо, как всегда, осветлённое тонкой мазью, источающей еле уловимый цветочный запах, спустился взглядом к краю этого белого безмолвия, бегущему по дуге на границе подбородка и шеи, и, буквально впившись зрачками в горячую ненабелённую кожу, гладкую, словно краешек фарфоровой чашки, невольно облизнул губы, почувствовав невыносимую тягу впиться губами чуть ниже этой границы белил, в тоненькую жилочку, что крохотным своевольным канатиком билась под этой кожей, хотел вжаться лицом в её шею, чтобы потом всосаться губами в её сочный вишнёвый рот.
Стоп.
Внезапно сказал он самому себе.
Пэй Пэй разомкнула губы, чтобы произнести что-то в ответ, Марко видел, как медленно расходится пурпурная щёлочка меж губ, как влажная полосочка кожицы лениво отклеивается от нижней губы, как в промежутке отражают солнечный блеск жемчужные зубы, ровные, как бусины в ожерелье, и внезапно ему стало страшно.
Он не хотел слышать, что она скажет.
Она?
Она.
Но кто она?
Пэй Пэй?
Но Пэй Пэй мертва. Это ему известно доподлинно. Она мертва уже давным-давно.
«Пэй Пэй», – шепнул он еле-еле, словно бы его губы стали свинцовыми.
И от этого слабого позыва что-то радостной яркой стрункой отозвалось в пространстве.
Что-то откликнулось на его слова.
Но это «что-то» исходило вовсе не от женщины, стоявшей перед ним.
Он снова произнёс её имя – Пэй Пэй, – но уже чуть быстрее, подсознательно стремясь опередить её слова. И в этот момент какой-то невидимый призрак, обрывок его дыхания сорвался с губ Марка и полетел к девушке, стоявшей в дверном проёме. Он явственно ощущал его движение и слегка подул ему вслед, придавая полуневидимому лепестку ускорение.
В глазах Пэй Пэй вдруг появилось беспокойство, она вытянула вперёд руку с растопыренными пальцами, желая поймать это непрошеное дуновение, но призрачный сгусток медленно, как в масло, вошёл в её руку, прошёл её насквозь и влетел прямо в центр тела Пэй Пэй, стремительно теряющего свою плотность.