Машина снов

Марко сел. Лоб мучительно чесался. Голова раскалывалась. Камень отлип от вспотевшей кожи и упал в подставленные Марком ладони. Взмокшая тряпица лежала поперёк них как повязка. Косые лучи светло-зелёными копьями протыкали полосатый сумрак бамбуковой рощи. Всё ещё утро. Раннее утро. Сколько времени я спал, спросил он себя. Или я не спал? Какая разница. Жёлтое тело Чиншина по-прежнему лежало безмолвно. И большой рыжий муравей по- прежнему ощупывал усиками кончик его заострившегося носа. Муравья Марко запомнил очень хорошо: последнее, что он собирался сделать, перед тем как провалиться в океан видений, — смахнуть наглеца. Значит, видение промелькнуло мгновенно. Что-то разбудило меня. Что? Или кто? Раздался шорох. Что-то еле слышно хрустнуло. Кто-то крался рядом. Марко потянул из рукава стилет. Из высокого орляка поднялся человек. Марко тут же узнал его. Тяжёлое дыхание. Тёмная кожа.

— Ты Лян Простак? — спросил он.

Человек, сильно хромая, приблизился. Косой луч упал на тёмное лицо. Изуродованное, полусожжённое, изорванное. Единственный глаз горел жёлтым. Как у крупной кошки. Марко вскочил. Стилет блеснул яростью. Человек просительно протянул. Руку. Два пальца. Шевелились. Как клешня краба.

— Нравится? — прохрипел он, еле выговаривая. Язык разрезан пополам. Шевелится. Так же. Как клешня.

— Почему это должно мне нравиться?

— Убей его немедля, — сказал Лян. Показав двупалой лапой на тело. И внезапно упал.

— Лян?

— М-м-м, — промычал Лян. Единственный глаз источал муку.

— Я думал, ты будешь охранять тело.

— Стреляй, — промычал Лян, свиваясь в судороге.

Марко рванул на себя лук, перекатился за камушек и навскидку послал стрелу туда, куда показывала искалеченная рука вора, в листве что-то всхлипнуло, Марко послал вторую стрелу и посмотрел на Ляна, тот вытянул руку чуть левее, Марко выстрелил, услышал характерный удар стрелы о живую плоть, что-то упало в кустах, последний, нечётко промямлил Лян, махнув рукой куда-то вверх, Марко развернулся, с камня прямо на него падал человек, по виду из тех, что охраняли усадьбу Чиншина, Марко упал навзничь и всадил стрелу ему прямо в промежность, откатился в сторону, добил упавшего стилетом, встал, вытер пот с лица, руки сильно тряслись.

— Есть ещё. Далеко. Придут через пару часов. Прочёсывают лес. Тебя ищут. Его ищут, — всё так же нечётко пробормотал Лян своим разрезанным надвое языком и снова упал, корчась от боли. — Он наказывает меня, — прохрипел он, указывая клешнёй на тело. — Я его раб. Убей его, пока можешь. Потом сам рабом станешь. Посмотри на меня. Не боишься? Сам так же. Будешь. Скоро.

Марко быстро добежал до кустов. Отодвинул ветви. В гуще листвы лежал человек. Охранник. Кираса воронёная. Как у тех, с усадьбы. На лбу что-то темнеет. Древний иероглиф. Татуировка. Странно, что не сразу заметил. Марко вернулся к телу Чиншина. Перевернул второго охранника. Тот же знак. Как у Чиншина. Метнулся к телу. Отодвинул руки. Разрезал одежду. Так и есть. Поверх места, называемого «хвост голубки», бумажный обрывок. На нём иероглиф.

— Тебе трудно? Говорить? Трудно? Мысли кусочками, да? — прохрипел Лян Простак. О чём он. О. Чём. Он. Го. Во. Рит.

— Ответь! — снова Лян. — Ответь. Особенно трудно. Если. Ну?

— Да, — ответил Марко. Господи. Не могу губ. Разнять.

— Убей, — шепнул Лян. Показывая. На тело. Чиншина.

— А ты? — спросил Марко.

— Не. Не могу. Прибли. Зиться к. Нему.

Только теперь Марко увидел. Что Лян хрипит и корчится от боли. Когда пытается подойти к телу. Поближе.

Преодолевая.

— Помогай. Не могу прикоснуть, — просипел Лян. В нескольких локтях. До тела.

Мысли кусочками.

Марко схватил Ляна. Оттащил его за ноги. Подальше в чащу. Уффф. Сразу стало легче дышать, воздух показался каким-то особенно свежим, сладким, словно выходишь поутру на морской берег и порыв бриза распирает лёгкие как парус. Лян Простак, мокрый от слёз и пота, дрожал, приходя в себя, но его всё ещё пробивали мелкие судороги, очевидно, болезненные. Он морщился, ругался и вскрикивал, разговаривая сам с собой на каком-то юго-восточном диалекте, ещё более непонятном из-за искалеченного языка вора. Марко смотрел на его изуродованное лицо и мрачнел: Темур на славу отыгрался на бывшем слуге. Безухий и безносый, Лян казался скорее демоном, чем человеком, и только искусные воровские татуировки, сделанные минеральной краской, смешанной с чернилами каракатицы, выдавали в нём принадлежность к человеческому роду, причём к не самой лучшей его части.