Машина снов

Шераб Тсеринг затеял какую-то игру, превращавшую смерть в нечто нестрашное и совершенно обыденное.

— Да, я тоже это слышал, — нахмурился Хубилай. Он хлопнул в ладоши, и десяток рабов поднесли большой паланкин. — Влезай!

Императорские рабы бежали чуть ли не быстрее лошадей. Марко тяжело смотрел из-за полога на проплывающие мимо безлистные деревца, на начинающий светлеть храмовый комплекс, на пруды, кое-где обрамлённые чистой корочкой льда, как пенкой на молоке. Хубилай не отвечал на вопросы. Только поигрывал самоцветным перстнем. Он всегда играл с ним в минуты глубокой задумчивости. Огромный камень пускал разноцветных зайчиков, напоминавших осколки битого стекла.

Рабы остановились, тяжело дыша. Хубилай вылез из паланкина, опираясь на их бритые головы, вынул саблю и быстро пошёл ко входу в павильон. С одного края жили Йоханнес и Костас, с другого — Марко. Хубилай миновал вход в комнаты Марка и резким ударом выбил ворота в жилище мастеров. Еле поспевая за ним, телохранители внесли факелы. Марко раздвинул их и заглянул в спальню.

— Так я и знал, — хмуро сказал Хубилай.

Огромный Йоханнес лежал в крови, лицом вниз. Белёсая копна волос разметалась по лаковой алой луже. Он дорого отдал свою жизнь: пятеро совсем молодых дружинников валялись вокруг, изрубленные, словно мясные туши в рыночном ряду.

— Искать грека! — крикнул Хубилай. — Здесь прибрать. Если есть среди нухуров живые — пытать жестоко.

— Отец! — крикнул Марко, рванувшись к выходу.

— Не спеши, мой мальчик, — остановил его Хубилай. — Я недавно дал им с Матвеем поручение, они выехали в Удан-шань и должны вернуться только завтра-послезавтра. Сейчас они в пути, им вряд ли грозит что-то большее, нежели обычные придорожные разбойники, а охраны у них с собой предостаточно. Пойдём-ка теперь к тебе.

Они обогнули угол здания, Марко заметил, что под стропилами нет ни одного из ветряных колокольчиков, которые ему так нравились. Только обрезанные верёвочки болтались на ветру. У входа в опочивальню притаились лучники. Два копейщика свисали со стропил, нацелив мохнатые пики на дверь.

Хубилай прыгнул на створки двери и вломил их внутрь своим весом, кубарем вкатываясь в пахучий сумрак спальни. В свете поданных факелов Марко увидел, как Великий хан за волосы выволакивает наружу красавицу-караитку, при одном взгляде на которую у венецианца потеплело в паху. Хубилай выволок девчонку на середину двора, и при начинающем прибывать дневном свете было отчётливо видно, что она совсем ещё ребёнок. Ей было от силы четырнадцать, правда, всё, что должна иметь женщина, девчушка уже имела. Марко содрогнулся всем телом, вспомнив острое наслаждение, пережитое с нею.

Девчонка визжала и извивалась, но увидев, кто держит её за волосы, упала на промёрзшую белую гальку, засыпавшую двор.

— Кто тебя послал? — спросил Хубилай.

— Простите меня, повелитель, — попробовала заплакать девчонка.

— Спрашиваю последний раз: кто?

— О чём вы, повелитель? Я ведь просто рабыня…

Лицо Хубилая исказилось, и он коротким взмахом срезал ей левое ухо, неожиданно громко шлёпнувшееся на камушки. Плечо девчонки моментально залило чёрной кровью.

— Кто?! — жутко крикнул Хубилай.

Девчонка вдруг коротко и резко хохотнула, схватила его за лезвие сабли и, срезая пальцы, воткнула остриё себе в живот. Потом она плюнула чёрной кровавой струйкой в лицо Хубилаю и завизжала что-то непристойное. Император с ненавистью поглядел на неё и крикнул:

— Умирать не давать! Пытать!

Марко подбежал к девчонке, опасаясь навлечь на себя тяжкий императорский гнев, но Хубилай молча ждал, что тот будет делать. Марко присел к девчонке, та погладила его по щеке, оставляя трёхпалый кровавый след, словно поцарапала кошка, зашелестела что-то нежное. «Маго Боло»… Её прохладный аромат ударил в голову молодому венецианцу… Марко обернулся к богдыхану, в нём вскипала ярость, кровь ударила в голову…

— Что вы делаете, Кубла-хан, она ведь ещё ребёнок! — заорал он вне себя от неизвестно откуда нахлынувшей злобы, с удивлением отмечая, что ещё никогда не чувствовал по отношению к Хубилаю ничего подобного.

— Ай! Тьфу, — с досадой сплюнул Хубилай и сильно ударил девчонку по голове рукоятью сабли. Соплюха потеряла сознание, её огромные чёрные зрачки закатились под веки, и белки выглядели жутковато, словно змеиные глаза. Очарование пропадало. Император жестом подозвал Марка. Венецианец оглянулся. Сотни лучников смотрели на него с каждой крыши. Он вбросил меч в ножны, в ответ они ослабили тетиву.

Марко присел к императору. Тот, по-стариковски кряхтя, залез в рот девчонке жилистыми пальцами, разрывая ей губы, и начал искать что-то в этой слизистой красной мгле, залитой кровью. Потом он снова выругался, сплюнул, оторвал у стоящего ближе всех охранника лоскут с платья, вытер руку и потом достал сухой тряпицей девичий язык.

— Ты когда-нибудь видел у женщины такой язык? — спросил Хубилай.

— Нет, — удивлённо ответил Марко. — Я не почувствовал… ничего.

— Конечно же, почувствовал! — усмехнулся Хубилай.

— О чем вы, повелитель?