Он сгорел очень быстро, видимо, масло как следует пропитало погребальную одежду, да и сильный свежий ветер помог делу. Хубилай, по-прежнему не проронив ни слова, бросил последний взгляд на пламенеющие уголья и скрылся в паланкине. Придворные и стража быстро разбрелись, а Марко всё стоял над погребальным костром. С десяток катайцев, по виду самых бросовых слуг, топтались в отдалении, ожидая, когда можно будет убрать пепел с помоста. Марко прибил концом ножен догорающие алые точки, подняв вихрь белёсой золы, и, повинуясь скорее чему-то инстинктивному, нежели намеренно, поковырял пепел. Ножны тихо стукнули. Марко вздрогнул. Из серой пепельной массы прямо к его ногам выкатился камушек размером с горошину, внешне напоминающий янтарь. Марко присел, схватил его ладонью, и тепло пробежало по руке прямо к сердцу. Что-то невидимое, бесплотное, тяжестью сидевшее под сердцем, душившее слезами, вдруг оторвалось и улетело. Растворилось. Марку вспомнились слова уже умершего Шераба Тсеринга, как глубоко, волною звучал его голос из пространства. И стало легко. Всякая тень печали ушла. Марко с удвоенной силой начал раскапывать пепел.
Всего их было двадцать семь. Похожих на самые разные камни. По большей части совсем малюсенькие, но было пять очень крупных, ничуть не меньше самого первого. Одни были похожи на жемчужинки, другие — на окаменевшие рисовые зерна, некоторые — на кусочки оплавленного металла, были и совсем прозрачные и чуть мягче остальных. В руке они двигались и пели, словно меч в ножнах, легко толкая ладонь. Марко не сомневался в их происхождении. Он уже знал, что это.
Марко бежал, чувствуя неприятное жжение на груди, в том месте, где висел на прочном шёлковом шнуре мешочек с найденными камнями. Он бежал к своим покоям, бежал со всех ног, как мальчишка бежит за воздушным змеем во время праздника. В его голове не вертелось ни единой мысли, никаких чувств, кроме захватывающей детской жажды нового. Жжение беспокоило, но как-то поверхностно. Марко вбежал в опочивальню и высыпал камни на стол, поближе к окну, чтобы получше осмотреть их. Вдруг странный шорох донёсся из-под половиц. «Марко», — позвал тихий шёпот. Не по-катайски и не по- татарски. Марко присел, откинул ковёр и снял несколько половиц в углу. Опустив голову в получившееся отверстие, он увидел в темноте два блестящих глаза и почувствовал сильный запах крови и лекарств.
— Кто здесь? Выходи, — сказал Марко.
— Я не могу быстро… Сейчас попробую.
Сопя и морщась от боли, раздвигая плечами половицы, из-под пола показался Костас. Он выглядел ужасно. Едва выбравшись наружу, он упал на пол, из-под лежащего на боку тела потекла тоненькая кровавая струйка. Марко присел к нему, перевернул на спину. Тело грека представляло собой сплошную смесь ран, тряпок и засохшей жирными полосами бурой крови.
— Ты…
— Я должен тебе сказать… — быстро заговорил Костас, задыхаясь.
— Я прятался здесь долго… Иногда сознание милосердно покидало меня… А ты… ты спал… у меня оставались лекарства этого еретика… Я должен был дождаться тебя… Зачем я продолжал мучения, не знаю… Я так боялся смерти, Марко… Мне так страшно, но боль… боль такая, что лучше бы мне не тянуть малодушно, а сразу умереть…
— Кто всё это сделал?
— Я хочу умереть на руках христианина…
— Кто? Кто, Костас?!
Костас замолчал, набираясь сил, потом часто задышал, словно боги прокачивали меха в его измученном теле, стараясь вызвать жизненное тепло, и проговорил:
— Это ты. Ты убил нас, Марко. Ты убил Йоханнеса, тех охранников, которые принесли нам вино и еду… и ты убил меня.
— Ты выживешь…
— Молчи! Молчи, Марко… я ни в чём не виню тебя, брат мой, — перебил его Костас, касаясь губ Марка коричневой, в кровавых разводах рукой. — Я не выживу, я протянул так долго только за счёт лекарства, которое мне дал твой друг-нехристь… и за счёт страха перед Безносой… Я должен тебе сказать…
— Я ничего не помню… — сказал Марко, прикрыв глаза рукой, словно силясь что-то вспомнить. — Как я это сделал?
— Ты вошёл как тень, голый по пояс… с обнажённым клинком в руке… Мы обрадовались твоему приходу, хоть ты и выглядел странно, и позвали тебя к столу, но ты только стоял молча. Глаза у тебя были закрыты, а на веках написаны какие-то дьявольские письмена. Твой друг- еретик так охмурил тебя своими чертовскими речами, так околдовал тебя…
— Я не верю…
— Верь, Марко! Этот антихрист сгубил твою бессмертную душу и нас погубил… — Костас истово крестился, плача навзрыд. Каждое движение причиняло ему боль, но он продолжал накладывать животворящий крест. — Не надо нам было ехать в этот чёртов Катай, страну дьявола…
— Шераб Тсеринг тоже мёртв. Его отравили, — глухо сказал Марко.
— Как это? — казалось, Костас не мог поверить. Он внимательно взглянул на Марка и притянул его ближе. С губ сочилась розовая пена. Тяжело пахло гнойными ранами.
— Тот, кто хотел смерти всем нам, убил и его тоже.
— Значит, не он околдовал тебя?
— А как меня околдовали?