В середине Второй мировой войны эти два демократических, либеральных правительства тайно приняли тактику Гитлера по устрашающей бомбардировке гражданского населения и перестали делать различие между воюющими и невоюющими при осуществлении налетов. Таким образом, они отбросили принципы доктрины «справедливой войны», хотя публично как сами, так и их преемники продолжали – и продолжают до сегодняшнего дня – поддерживать их. Как это получилось и почему, критически важно для понимания текущего ядерного планирования.
Принципы «справедливой войны», формулировать которые специалисты по международному праву стали в XVII в., начиная с Гуго Гроция[14]
, отражали «цивилизованный» ответ на разрушительные религиозные войны прошлого, в частности на Тридцатилетнюю войну в Германии. Запреты – прежде всего на преднамеренное убийство невоюющих – противопоставлялись войнам варваров, Чингисхана, Тамерлана и других, которые постоянно разрушали города, убивали всех мужчин, убивали или угоняли в рабство женщин и детей, а иногда даже строили пирамиды из черепов своих жертв.В XVII–XIX вв. были приняты идеи, впервые высказанные Августином для католической церкви и развитые Фомой Аквинским в Средние века. Так называемая доктрина справедливой войны устанавливала условия, при которых война могла вестись на законных основаниях (
Даже законная власть, действующая в целях самозащиты, не могла делать что угодно в отношении врага. Вооруженные силы были обязаны уважать абсолютное различие между воюющими и невоюющими и ограждать невоюющих – особенно гражданское население – от намеренного посягательства.
В целом эти принципы соблюдались вплоть до начала Второй мировой войны. В своем призыве 1939 г. Рузвельт всего лишь напоминал враждующим сторонам о существовании четко сформулированных принципов цивилизованного поведения на войне – норм международного права. Поэтому неудивительно, что воюющие стороны, даже нацистская Германия, формально приняли этот призыв, хотя Япония в Китае и Германия в Испании уже нарушали провозглашаемые принципы.
Вместе с тем еще задолго до начала Второй мировой войны в характере боевых действий произошло нечто такое, что разрушило твердую приверженность этим нормам. Через столетие после Гроция Французская революция впервые привела к массовому призыву на военную службу. Прежние войны со времен Средних веков – если не считать религиозных войн, которые были особенно варварскими, – велись руками сравнительно немногочисленных наемников, зачастую иностранных, служивших князю, военному правителю того или иного рода или небольшому государству. Французская революция привнесла дух патриотизма, чувство повсеместного энтузиазма и поддержки общего дела, которые сделали возможной мобилизацию целого государства, что было недостижимо раньше на протяжении сотен лет.
Это совпало более или менее с началом индустриализации, позволившей вооружать массы, перевозить их и снабжать пушками, ружьями, а впоследствии пулеметами и автоматами. Так, железные дороги впервые во время нашей Гражданской войны дали возможность чрезвычайно расширить масштабы, размах и разрушительность военных действий. Вместе взятые эти изменения превращали всю нацию в участницу войны между государствами.
Все это помогло посеять смертельные семена, из которых позднее выросла доктрина стратегической бомбардировки: идея о том, что практически все граждане враждебной страны являются законной целью, поскольку многие из них так или иначе вносят вклад в военные операции. Очевиднее всего это относится к занятым в военных отраслях, производящих боеприпасы, а вслед за ними к работникам базовых отраслей, которые питают военную машину: сталелитейной, энергетической, угле- и нефтедобывающей, транспортной и коммуникационной. Как результат, различие между воюющими и невоюющими размылось, однако последствия этого изменения проявились не сразу.