Машина Судного дня. Откровения разработчика плана ядерной войны

«С какой стати ЦРУ считает, что мы должны верить этому?» – на этот вопрос я сам, по идее, не должен был знать ответа. Мне следовало молчать, иначе я мог лишиться шанса получить необходимые допуски (ближе к концу года я все же стал их обладателем). Как минимум один из присутствовавших, Амрон Кац, эксперт по технической разведке, знал о программе U-2 и о том, что эти самолеты-разведчики не обнаружили ни одной МБР. Однако он написал целый ряд справок RAND о том, что Советы могут противодействовать технической разведке, используя маскировку, скрытность и отвлекающие действия. Кац не был склонен верить в результаты разведки без тщательного анализа всех деталей (даже несмотря на то, что он, как оказалось позже, играл важную роль в программе Corona). Остальные с тревогой ждали, что Советы осуществят свою угрозу и нанесут удар, задействовав свои бомбардировщики и большое количество ракет.

Пожалуй, мало кто всерьез воспринимал официально доступные RAND прогнозы ВВС, в соответствии с которыми в ближайшем будущем у Советов будут сотни, если не тысячи ракет. Однако более умеренные оценки ЦРУ большинство считало слишком низкими. (Пресловутые «оценки» сухопутных сил и ВМС вызывали презрение.) Все мы видели в прессе утверждение Макнамары об «отсутствии ракетного разрыва», но вряд ли кто в RAND обратил на него внимание. Оно от силы означало, что у Советов ненамного больше МБР, чем у нас (в 1961 г. мы располагали 40 МБР). Этого в сочетании с бомбардировщиками и ракетами на подводных лодках было по нашим расчетам достаточно, чтобы парализовать действия SAC.

Только те, кто видел национальные разведывательные оценки в Вашингтоне (а таких было раз, два и обчелся, поскольку разведывательные оценки больше не поступали в RAND), могли знать об официальных замечаниях сухопутных сил и ВМС, предсказывавших наличие у Советов «лишь небольшого количества» МБР в 1959, 1960 и 1961 гг. Если они и видели эти замечания, то наверняка реагировали на них точно так же, как и мои коллеги из ВВС и Пентагона, которые считали, что армия и ВМС, проталкивая свои узкие интересы, дошли почти до предательства.

В RAND работали два ведущих советолога – Арнольд Горелик (возглавивший позднее департамент советских оценок в ЦРУ) и Майрон Раш. (Раш снискал славу тем, что практически единолично предсказал приход Хрущева к власти на основе изучения расположения кремлевских руководителей на фотографиях во время парадов на Красной площади и других официальных мероприятий. Эта эзотерическая форма разведывательного анализа дала начало термину «кремлинолог».) В 1959 г. они совместно подготовили совершенно секретный меморандум – как я уже говорил, в RAND подобное случалось очень редко – с предупреждением о том, что Советы, по всей видимости, осуществляют сверхсрочную программу создания МБР, которая должна обеспечить им возможность нанесения первого удара уже в текущем году. В основе такого заключения лежал тщательный анализ всех заявлений Хрущева по этому вопросу. Исследователи исходили из того, что большевики не блефуют. С учетом такого предположения, на их взгляд, из упоминания Хрущевым ракет и сосисок следовало, что Советы уже обладают такой возможностью и просто заявляют о ней вслух.

Они ошибались. Хрущев блефовал. Именно об этом говорила новая оценка. Она была правильной, как Горелик и Раш признали вскоре сами{85} в совершенно секретном отчете. Так или иначе, многие в RAND верили в их предыдущий меморандум, и мой брифинг явно не мог изменить это мнение.

Намного серьезнее было то, что новая оценка противоречила и фактически перечеркивала ключевые исследования RAND по уязвимости SAC, выполненные после 1956 г. Эти исследования прямо исходили из такой советской ракетной мощи, которая могла сыграть решающую роль в сочетании с авиационными ударами. После того, как термин «ракетный разрыв» вошел в широкое употребление в 1957 г., Альберт Уолстеттер признал его устаревшим. Он подчеркивал, что этот термин предполагал возможность нанесения хорошо продуманных авиационных ударов и ударов с подводных лодок в сочетании с использованием ракет наземного базирования, а ранее даже без такого сочетания. Теперь же Уолстеттер отдавал предпочтение термину «разрыв в средствах устрашения». Однако разрыва в средствах устрашения также не существовало. И никогда не было.

Для такого признания нужно было согласиться с тем, что RAND одержимо занималась неверно выбранными проблемами в сфере национальной безопасности. Подобное признание дается нелегко большинству людей в организации. RAND требовались месяцы, если не годы, чтобы смириться с этим. Мне казалось даже, что корпорации уже не восстановить прежнего престижа и чувства миссии. Тем не менее ее здание и бюджет становились лишь больше. Какое-то время большинство моих бывших коллег все так же уделяли основное внимание уязвимости SAC, почти как раньше, и продолжали сомневаться в достоверности новой оценки.