Машина ужаса<br />(Фантастические произведения)

— Ты видишь? — обратился к нему мой приятель. — Ты убедился теперь, что ждать нельзя ни одного часа, ни одной минуты, что с твоей стороны каждый упущенный миг — преступление перед человечеством и лишний потерянный шанс на успех?

Морев ничего не ответил и глубже ушел головой в плечи, закрыв глаза.

Наконец, он словно очнулся от глубокого сна.

— Да, на этот раз ты прав. Дольше сидеть сложа руки я не имею права. Трудно сказать, чем это кончится, но придется принять участие в этой странной войне. Я сегодня же еду в Москву с докладом в центр. Надеюсь, я могу рассчитывать на вас обоих, как на своих сотрудников?

Юрий молча кивнул головой.

Я невольно поморщился.

— Я, разумеется, предлагаю себя в полное ваше распоряжение и буду рад быть вам полезным, насколько это в моих силах, но… откровенно говоря, я не думал, что мне придется когда- либо принять снова участие в этом деле… Кровь, убийство, развороченные животы, разбитые головы, переломанные кости, — не в моем духе вообще это милое занятие.

Сергей Павлович саркастически усмехнулся.

— Удивительный вы человек. Неужели можно в такой момент разводить какую-то сантиментальную канитель, когда дело идет о судьбе человечества, когда его берут за горло, и единственное естественное движение — схватить палку и дубасить по руке, в него вцепившейся.

— Да, я не спорю, что защищаться необходимо. В самом деле, не идти же покорной овечкой в пасть зверю. Но я не могу представить себя участвующим непосредственно в этой свалке, в убийстве, в отнятии жизни у живых существ. Ну, просто это противоречит чему-то, что, помимо всяких миросозерцаний, является моим нутром, — понимаете, органически противно и непереносимо.

— Так. Значит, вы, мол, делайте грязное, хоть и нужное дело, а я буду сидеть в сторонке с чистыми ручками и лицезреть? Нет, уж коли нужно, так нужно для всех, и ради будущего блага надо не бояться запачкаться и бороться всеми средствами, а не разводить словесный кисель. Особенно в нашу переходную эпоху некогда предаваться сантиментам.

— Вы считаете, что человечество должно быть таким… жестоким всегда, даже и тогда, когда оно преодолевает врага в самом себе и выйдет на новую светлую дорогу?

— Нет, отчего же? Тогда пускай отдохнет; тогда, пожалуй, можно будет на свежем воздухе, так сказать, культивировать этакие нежные цветочки. Но только не сейчас.

— А вы не боитесь, что, последовав вашему рецепту, человечество настолько укоренится в этом миросозерцании и настроении, что, выйдя на свежий-то воздух, окажется уже бессильным возделывать цветочки? Потеряет к ним вкус и желание? К чему же тогда окажется вся борьба?

— Однако же до сих пор этот вкус не утратился. Люди всегда будут мечтать о золотом веке.

— Потому и не утратился, что не все исповедовали вашу веру. Да ведь и вы сами, также как и отец ваш, больше других работали над расширением сострадания, как основного двигателя человеческой жизни. А ведь это и есть возделывание тех цветов, о которых мы говорили.

— Да, но мы делали и делаем только черновую работу, унавоживаем землю для будущего сада.

— Ну, а нам позвольте попытаться сквозь мрак и бурю времен пронести ростки тех самых цветов, для которых вы готовите почву.

— Завидная задача. Главное — руки будут чистенькими. Значит, вы отказываетесь принять участие в нашем предприятии?

Я колебался ответить. Юрий смотрел на меня умоляюще. Да и во мне самом боролись два чувства: отвращение к крови и желание увидеть близко, своими глазами события, которым равных, пожалуй, не было на протяжении всей истории.

Да притом у меня в глубине души шевелилось неясное ощущение, что отказ будет чем-то не совсем красивым. В конце концов, это могло быть просто трусостью.

— Нет, Сергей Павлович, конечно, я не отказываюсь, я поеду с вами и постараюсь быть вам полезным по мере сил и умения. Я буду вместе с вами обоими везде, где это будет нужно. Но не рассчитывайте на меня, как на бойца и Потрошителя чужих животов.

— Знаете ли, — засмеялся Сергей Павлович, — вы напоминаете мне одного моего родственника, какого-то двоюродного дядю или что-то в этом роде. Он участвовал в качестве офицера запаса в минувшей войне, был в самых тяжелых боях и походах и ни разу за все три года не дотронулся до оружия и даже просто не носил его вовсе, в бой же ходил обычно только с легким стеком для того, чтобы, как он говорил, руки были заняты. И вместе с тем был человек бесспорной отваги, всегда бывал на своем месте, впереди и в самых опасных и жарких местах; в конце концов, и погиб где-то в Галиции или Румынии, — ему начисто оторвало голову снарядом. Из принципа исполнял свой долг, но не хотел принимать участия в пролитии крови. Ну, скажите, разве это не донкихотство по существу?

Настала моя очередь рассмеяться.

— А знаете, Сергей Павлович, — ответил я, — вы не находите, что в мире было бы удивительно скучно, если бы он не был разбавлен некоторым количеством донкихотства?

На этом разговор наш кончился. С вечерним поездом Морев уехал в Москву, поручив нам и его помощникам сделать те приготовления, которые могли быть исполнены без него.