Машина ужаса

Однажды, в середине мая, охваченный этим беспокойным зудом, отправился я в Сестрорецк — взглянуть хоть на краешек моря, о котором я думал с нежностью, как о любимой женщине. Но это было не то море. Мутно бежали серые, тяжелые ряды пенистой зыби под бесцветным небом; солнце катилось по нему холодным, бледным шаром. В ложбинах и на северных склонах дюн лежал еще не растаявший снег; сосны качались и шумели унылым звоном; пронизывало насквозь холодным ветром. И все- таки, на горизонте маячило несколько парусов, и влево вдали большой пароход пачкал серое небо клочьями черного, плотного дыма. Я следил за ним с чувством смутного беспокойства и досады, когда услышал свое имя, произнесенное знакомым сиповатым голосом.

Я обернулся. Передо мной, засунув руки в карманы просторного пальто и поеживаясь от холода, стоял низенький, круглый человек в пенсне, с остренькой темной бородкой и жидкими усиками. Это был Алексей Юлианович Туровский, мой давнишний знакомый, с которым я встретился впервые лет пятнадцать назад, во время моих странствований по Туркестану. Мы не были с ним друзьями, но было общее, что сближало нас невольно: он был геолог по профессии, и уже по одному этому — бродяга и цыган, как и я, грешный.

— Что поделываете, Николай Яковлевич, — спросил он, протягивая мне руку и отворачиваясь спиной от резкого ветра.

Я пожал плечами и ответил:

— Думаю о других морях и о другом небе, глядя на эту лужу.

Туровский нахмурился.

— Да, здесь стало неприветливо за последние годы. Настолько неприветливо, что начинает внушать серьезные опасения.

Я посмотрел на него внимательнее.

— Что вы этим хотите сказать?

— А вы разве не читаете газет? — вопросом на вопрос ответил Алексей Юлианович.

— Откровенно говоря, не слишком усердно. Больше насчет происшествий.

— Напрасно. Сейчас, и помимо происшествий, что-то страшное творится на земле.

— Вы говорите насчет морозов в мае месяце, которые трещат на нашем севере. Но ведь такие случайные капризы погоды бывали и раньше, и большой беды от них не происходило.

Туровский покачал головою.

— Это не случайные капризы, как вы говорите. Уже третья зима, как климат почти повсеместно становится более суровым.

В позапрошлом и прошлом году еще можно было говорить о запоздалой весне и случайных заморозках, но сейчас… Знаете ли вы, что Архангельск, Мурманск, Онега, Кемь не освободились до сих пор от снежного покрова, а на Северном Урале завывают метели и вьюги. Что озимые погибли от мороза почти на всем- протяжении от Ладоги до Вятки и дальше на восток. Да вот и здесь… — он махнул рукой по направлению к парку: — в ложбинах до сих пор не стаял снег… Разве это когда-нибудь бывало?

— Что же это значит? — спросил я, сильнее съежившись от холодного ветра, точно услышав в нем дыхание снежных бурь на просторе унылой тундры.

— Это значит, что, если дело пойдет тем же темпом, то года через два мы здесь в Ленинграде будем в июле ездить на санях и кутаться в шубы.

Наступил бы новый ледниковый период.

Я взглянул на Алексея Юлиановича, ожидая увидеть на его лице улыбку, но глаза его глядели сурово и тревожно.

— Я мельком и вразброд, конечно, слышал кое-что о том, что вы говорите, но, откровенно говоря, не придал этому особого значения, — сказал я задумчиво: — теперь я даже вспоминаю, что как-то мне попалась статья, кажется, в «Правде», предсказывавшая чуть ли не наступление нового ледникового периода. Но ведь это вздор, разумеется… Ледниковые периоды не сваливаются, как снег на голову, а захватывают сотни тысяч дет, помнится… а здесь…

Туровский пожал плечами.

— То, что в одних условиях требовало колоссальных периодов времени, — при иных данных может уложиться в несколько десятков лет…

— Но, позвольте… Самые причины этого движения снега и льдов от полюсов не молниеносны…

— Причины наступления ледниковых периодов до сих пор не выяснены, — неохотно ответил Алексей Юлианович, с трудом закуривая на ветру в ладони жилистой руки дымящуюся папиросу. — Во всяком случае, то, что творится сейчас, не обещает ничего хорошего.

Он замолчал, провожая задумчивым взглядом дымок удаляющегося парохода. Больше мне ничего не удалось от него выудить, а через четверть часа он со мной распрощался.

Я вернулся домой в тревожном, неприятном состоянии, под тягостным впечатлением загадочной угрозы, надвигающейся с севера.

Глава II

Прошло две недели. Смутная тревога, которую заронили в мою душу слова Туровского, не только не улеглась, а перешла в тягостное чувство непрерывного, почти болезненного беспокойства. Я старался уверить себя в том, что все это — пустые ребяческие страхи, о которых нельзя говорить серьезно, что Алексей Юлианович или подшутил надо мной, или сам поддался игре расстроенного воображения, — тревога меня не оставляла.

И, что хуже всего, — назойливо стали попадаться известия, ускользавшие ранее от внимания. Вспомнились многочисленные телеграммы минувшей зимы из различных уголков Европы и Америки.

— Небывалая снежная буря в Англии. В некоторых местах толщина снежного покрова достигает четырех с половиною метров.