Машина влияния

недостаточная объектная позиция больных, их неспособность похлопотать об овладении объектами удовлетворения или о достижении цели удовлетворения во многих случаях основывается на том, что больные идентифицируют себя со своими объектами. Они просто сами являются тем, что им нравится во внешнем мире, и поэтому они не нашли путь во внешний мир, позицию объекта…[167].

Итак, нарциссизм – отнюдь не замкнутость на себе. Уж скорее это присвоение мира. Так, мы понимаем, что вполне можно встретить на улице идущего навстречу себе себя, и, более того, можно преобразовать образ себя в техническую конструкцию машины влияния.

Отчуждение и преследование – не только симптомы и причины возникновения аппарата влияния, но для Тауска – и последовательность его формирования. Аппарат влияния – последнее звено цепи событий. Последовательность такова: сперва появляются изменения самоощущений, а затем – отчуждение от себя. После этого начинается преследование и возникает фигура преследователя. И наконец, конструкция завершается явлением аппарата влияния.

Впрочем, как подчеркивает Тауск, далеко не всегда удается проследить последовательно все этапы строительства машины. Возможно, какие-то фазы у того или иного пациента отсутствуют. Возможно, больничное время не позволяет усмотреть весь процесс вызревания и становления аппарата. Радикально говоря, нет никакого аппарата, есть его становление в сингулярной форме. Есть не-все (pas-tout) аппарата влияния.

29. Язык органов, или вывихнутые глаза Эммы А., подставленной и переставленной

Чтобы прояснить перемены в самоощущении и преследование другим, Тауск обращается к другому примеру, особому случаю paranoia somatica, – случаю фрейлейн Эммы А. Чувства внутренних перемен у нее сопровождаются осознанием влияния на нее ее возлюбленного, с которым она идентифицируется. Вполне можно сказать, что она подпала под влияние самого влияния в идентификации с преследователем. В выборе объекта, как напоминает Тауск, механизм идентификации предшествует проекции. Случай Эммы А. оказывается поразительным именно в этой путанице, которой нет при проекции, когда имеется некий другой. Здесь мы сталкиваемся с явным смешением в идентификации себя и возлюбленного. Идентификация в данном случае —

это попытка спроецировать чувства изменений во внешний мир, она представляет мост между чувствами изменения личности, не имеющими постороннего виновника, но воспринимаемыми как чуждые, и приписыванием этих изменений власти находящейся во внешнем мире персоны и является соединительным элементом между самоотчуждением и бредом влияния…[168].

Тауск указывает, что к случаю Эммы А. под другим углом зрения обращается Фрейд, который пишет об этой пациентке в VII главе своей фундаментальной статьи «Бессознательное». Тауск предоставил в распоряжение Фрейда свои наблюдения начинающейся шизофрении, «которые отличаются тем преимуществом, что больная пока еще сама желала дать объяснение своим речам»[169]. Эмма А. попала в клинику после ссоры со своим возлюбленным. Фрейд обращает внимание на два ее сообщения.

Первое сообщение. «Глаза неправильные, они закатаны. Она сама это объясняет, в связной речи выдвигая ряд упреков в адрес возлюбленного. Она совсем не может понять его, он каждый раз выглядит по-другому, он лицемер, закатывает глаза, он закатил ей глаза, теперь у нее закатившиеся глаза, это уже не ее глаза, она теперь смотрит на мир другими глазами»[170]. Прежде чем мы разберем это влияние с точки зрения языка, процитируем предельно важное соображение Фрейда:

Соглашаясь с Тауском, я подчеркиваю в этом примере то, что отношение к органу (глазу) выступило как замена всего содержания [ее мыслей]. Шизофреническая речь имеет здесь ипохондрическую черту, она стала языком органа (Organsprache)[171].