Машина влияния

31. Машина письма Наталии А

Случай Наталии А. Тауск начинает разбирать в середине второго раздела своей статьи. Описав действие аппаратов влияния в общем, он переходит к частному случаю. Первое, что он сообщает об этой пациентке, – её глухота и немота. Точнее, о немоте он не говорит ничего, упоминая лишь то, что в течение долгих лет Наталия А. совершенно глуха и тут же добавляет, что общается она исключительно посредством письма, буквально «объясняется только письменно» (verständigt sich nur schriftlich)[176]. Итак, Тауск имел дело не с речью, а с письмом пациентки.

Кстати, с аппаратом влияния она познакомилась благодаря слуховым галлюцинациям. Глухота к внешнему миру, закрытость к нему всегда открытых ушей отнюдь не означает отсутствия внутренних голосов. Голоса не заставить замолчать. Они слышны всегда. Им до лампочки, кто здесь глухой, а кто нет.

Письмо в любом случае предполагает дистанцию, даже если оно адресовано себе. Письмо – в экстериоризации, оно – всегда уже средство, действующее вовне на расстоянии, словом, телемедиа. Записанное слово пересекает пространство и время. Между Виктором Т. и Наталией А. особенная дистанция.

Между ними не привычный анализ в смысле организации речевого интерсубъективного пространства, а отношения, которые буквально выписываются и не перестают не выписываться.

32. Психомашина Фрейда работает автоматически

Здесь самое время вспомнить о том, что психический аппарат есть не что иное, как аппарат письма. Именно так его описывает Фрейд от «Наброска психологии» до «Заметки о волшебном блокноте». В «Толковании сновидений» метафорой психики служит иероглифическая письменность. В «Заметке о волшебном блокноте» – детская игрушка «волшебный блокнот памяти». Психическая машина письма оказывается у истоков психоаналитического прозрения Фрейда. Именно в виде машины открывается ему психический аппарат. 20 октября 1895 года он описывает это явление в письме своему другу Вильгельму Флиссу:

В одну из ночей усердных бдений <…> внезапно преодолеваются все преграды, покровы падают, и можно увидеть все насквозь от деталей невроза до условий сознания. Все оказывается сцепленным друг с другом, шестеренки машины приходят во взаимодействие, возникает такое впечатление, как будто бы эта вещь и в самом деле является машиной (das Ding sei jetzt wirklich eine Machine) и вот-вот заработает сама по себе[177].

Эта психическая Вещь, похоже, и есть машина. В какой-то момент она начинает работать сама по себе, автоматически. Машина оказывается не чем-то чуждым и внешним человеку, а неотъемлемым, внутренним, присущим. Машина – «собственно» человеческое. Исключенное внутреннее. Вещь. В то же время машина – не Вещь. Для Лакана машина представляет символическую, «собственно» человеческую психическую активность в режиме повторения, нацеленном на овладение Вещью. Эту психомашину Лакан вслед за Аристотелем называет автоматоном.