И возник город — разбросанные тут и там уныло стоящие под свинцоым небом саманные хижины. Я приказал светить солнцу, и оно прорвалось через тучи. Я произвел некоторые улучшения, небольшие и не столь существенные, просто для того, чтобы все выглядело по-домашнему. Получился Нижний Манхэттен в солнечный полдень. Неандертальцы были все еще тут, побритые, одетые, многие из них управляли машинами, другие толкали меня на тротуаре. Я зашел в бар, занял столик с правой стороны, сел лицом к двери, как будто ожидая кого-нибудь. Толстая официантка в грязном платье на два размера меньше, чем требовалось для ее фигуры, подошла и, усмехаясь, достала из-за уха ручку.
— Ладно, — сказал я и избавился от всего этого, создал на пляже маленький уютный костер и людей, сидящих, скрестив ноги, вокруг него и поджаривающих мясо с аптечным шалфеем.
— Вот, простая жизнь, — сказал я и подошел, чтобы присоединиться к ним.
Они посмотрели на меня, и здоровый парень со спутанными на груди черными волосами встал и сказал: «Отвянь, Джек. Частная вечеринка».
— Я просто хочу присоединиться к веселью, — сказал я. — Взгляни, я принес и свою долю.
Какая-то девушка вскрикнула, а Брюнет нанес мне серию ударов слева и справа, большинство которых я ловко парировал своим подбородком. Я упал на спину и заполучил полный рот мозолистой ноги прежде, чем прекратил существование маленькой группы. Я выплюнул песок и попытался осознать ценность одиночества, спокойного шума прибоя, большую луну, висящую над водой, и, может быть, достиг бы в этом успеха, если бы в этот момент какое-то насекомое не запустило свои челюсти в то место между лопатками, где его никак невозможно достать. Я истребил всю животную жизнь на некоторое время и задумался.
— Я все делал неправильно. Что мне нужно, так это место, к которому я бы подошел; место, где жизнь проще и приятнее, в которой есть местечко и для меня. Что же может быть лучше моего собственного прошлого?
Я позволил мыслям скользнуть в прошлое, к маленькому зданию школы, расположенной на грязной дороге, в один из давно прошедших летних дней. Мне было восемь лет, я был одет в бриджи и теннисные туфли, рубашку с галстуком. Сложив руки перед собой, я сидел за партой, украшенной вырезанными инициалами, и с чернильницей, полной высохших чернил, и ждал звонка. Он прозвенел, я подпрыгнул и выбежал наружу под роскошное солнце юности, и парнишка в три раза здоровее меня с жесткими рыжими волосами и маленькими, как у свиньи, глазками схватил меня за волосы и костяшками пальцев быстро «причесал» мою голову, затем, повалив, прыгнул на меня, и я почувствовал, как из носа пошла кровь.
Поэтому я заковал его в цепи, опустил на него семнадцатитонный механический молот и снова остался один.
— Это все было неправильно, — сказал я. — Идея была совсем не такой. Это был уход от реальной жизни со всеми ее радостями и горестями. Это была копия. Чтобы что-то значить самому, надо, чтобы у противника был шанс; это должно быть так: мужчина против мужчины. Свободное выражение личности — вот что делает жизнь полнокровной и богатой.
Я сотворил себя шести футов трех дюймов роста и потрясающе мускулистым, с жесткими золотистыми кудрями и квадратным подбородком, а Свинячьи Глазки вышел из аллеи со здоровой трубой и снес мне полголовы. Я одел латы и стальной шлем, а он подошел сзади и вонзил в меня кинжал через щелку, где латный воротник соединялся с наплечниками. Я выбросил латы и надел черный пояс, применил неко-аши-даши и увернулся от его удара, а он всадил мне пулю в левый глаз.
Я стер все это и снова оказался на пляже наедине с москитами.
— Хватит действовать импульсивно, — сказал я себе твердо. — Рукопашная схватка — не твой идеал веселья; если ты проигрываешь, это неприятно; а если все время выигрывать, к чему все эти хлопоты? — У меня не нашлось хорошего ответа на этот вопрос. Это приободрило меня, поэтому я продолжил: — То, что тебе действительно нужно — это товарищеские отношения, а не соперничество. Просто теплота человеческого общества без соревновательной основы.
Сразу же я оказался в центре толпы. Никто ничего особенного не делал, все просто толпились. Теплые, пыхтящие тела, тесно прижавшиеся ко мне. Я чувствовал их запах. Это совершенно нормально, телам свойственно иметь запах. Кто-то наступил мне на ногу и сказал: «Извините». Кто-то другой наступил мне на другую ногу и не извинился. Какой-то человек упал и умер. Никто не обратил на это внимания. Я, может быть, тоже не обратил бы на это внимания, если бы этим человеком был не я.
Я очистил сцену и присел на обочину, наблюдая за печальным солнечным светом, освещающим обрывки бумаг, гонимые ветром по мостовой. Это был грязный мертвый город. Импульсивно я очистил его, убрав даже въевшуюся во фронтоны зданий сажу.
Теперь это стал чистый мертвый город.
— Конечной целью человеческой дружбы является желанная и любящая женщина, достигшая брачного возраста и с покладистым характером.