Машины из тверди света и тьмы (ЛП)

Найдя белую пластиковую табличку с надписью 17С, я поворачиваю встроенную стальную ручку, тяну ее на себя и отшатываюсь, когда дверь распахивается в коридор. Мой рюкзак застревает в проеме, и я несколько раз дергаюсь, чтобы проскользнуть в купе. Бросив вещи на блестящую стальную полку над сиденьем, поворачиваюсь и смотрю, как заходит Джини — тоже застревает в дверях, но быстро освобождается. Она всегда была выше меня и сильно поправилась с нашей последней встречи, но все еще кажется стройной.

В поезде холодно, как и на вокзале. Джини поворачивает голову, глядит на платформу. Поезд, будто по ее велению, бесшумно скользит вперед. Я поправляю рюкзак на полке, и движение застает меня врасплох. Я падаю на сиденье. Бормотание следует за нами в купе, настолько тихое, что, вероятно, это не объявления — их бы никто не услышал. Голоса просто шепчутся друг с другом.

Джини сидит справа от меня — у окна. Поезд минует ряд колонн, мягкими штрихами перечеркивающих свет вокзальных фонарей, и без того приглушенный темными стеклами. Она смотрит на меня, пристально и бесстрастно. Я притворяюсь, что вид за окном интереснее, чем на самом деле. Туннель накрывает нас черным плащом, и мы остаемся одни в маленькой, ярко освещенной камере в сумрачной глубине. Собственное отражение лезет мне в глаза, когда я пытаюсь различить что-то во тьме. Приходится скользить взглядом по стеклу, смотреть искоса. Джини оборачивается, глядит в окно и замирает, словно увидела там что-то интересное.

— Тьма… ты когда-нибудь размышляла над ее сутью, над тем, что она больше, чем просто отсутствие света?

— Да, — честно сказала я.

Джини задавала такие вопросы без всяких предисловий.

Я продолжаю, не желая ее бояться:

— Думаю, как отдельное физическое ощущение, она не отличается от света. И столь же реальна.

Все еще глядя в окно — в туннель, предположительно ведущий на поверхность, — так, что отражение ее лица мерцает во мраке, она спрашивает:

— Думаешь, свет может быть негативным?

— Наверное, — говорю я. — Дай подумать. Да… может… если он ослепляет…

— Это уже слишком, — обрывает она, как прежде, бесстрастно и категорично. — Я имею в виду ощутимое отсутствие.

— … Если в противовес ему не будет тьмы.

Ее тон бесит. Я не позволю ей снова самоутверждаться за мой счет.

— Ты сказала, что тьма может быть ощущением. Я об этом не думала.

Она улыбается, как обычно, не размыкая губ.

— Это хороший ответ, но ты считаешь, что ощущение так же существенно, как предмет?

— Да, — говорю я, потягиваясь.

— И столь же реально?

— Не знаю. Просто говорю, что они оба настоящие.

— Да, — она смотрит на меня в упор — зрачки расширяются, в них тонет мое лицо. — А ощущение может прийти извне?

— Родиться не в разуме?

Я чувствую, что она играет со мной. Пряди волос выбились из ее свободного, низкого хвостика и теперь тянутся ко мне тонкими антеннами.

— Да… — медленно говорит она, словно разговаривает с отсталой.

— Не знаю, — отвечаю я. — Как догадаться?

Джини резко закрывает глаза.

— Верно, — бросает она. — Как догадаться? Зря мы разошлись, но, возможно, в одиночестве узнали много полезного. Теперь можем учить друг друга.

По стенам туннеля бегут сполохи — миг, и плащ сорван. Мимо проносятся здания — кружатся, будто головы вместе с юлами почерневших от пожара деревьев — в обугленных ветках пляшут солнечные зайчики.

Я знала Джини с начальной школы, и многие годы мы были так тесно связаны, что просто замкнулись друг на друге. Теперь она спрашивает меня о времени, которое упустила. Получает уклончивые, неясные ответы. Я не хочу, чтобы она касалась жизни, которую я вела после того, как порвала с ней — даже как старой фотографии. Мне жаль нескольких слов, сорвавшихся с моих губ на вокзале. Я чувствую, что была слишком открытой. Но кажется, ее не интересуют мои знакомые или места, где я жила. Похоже, она ищет нечто определенное, связанное с абстрактными идеями.

Я больше не могу отрицать, что совершила ужасную ошибку.

Во втором классе мы сидели за одной партой. В четвертом прятались за бунгало, обрамляющими детскую площадку, и я пошутила, что она не джин, потому что не застряла в лампе.

— Взаперти можно оказаться тысячей способов, — через секунду ответила она.

Ее тон и само слово «взаперти» показались мне жутко взрослыми. Думаю, в этот миг — вокруг площадка, над головами склоняются деревья, чернеет спекшаяся земля, грязно белеет стена бунгало, она — тоненькая — в шортах и светлой футболке — с волосами, забранными в хвост, как сейчас, — я поняла, что сила разума влечет ее в странные места. Когда бы мы ни встречались, передо мной всегда возникала цепочка воспоминаний, начавшаяся давным-давно и сцеплявшая звенья чередой странных ассоциаций.