Машины Российской Империи

– Ой, мама… – прошептала Электра. – Вот сволочь паскудная! Он же настоящий псих! Я и раньше подозревала, а теперь… Нет, ты видишь? Бледнолицый урод!

– Получать удовольствие от таких вещей по меньшей мере необычно, – согласился я.

– Эк ты… интеллигентно. Тоже мне, умник. Слушай, а может, это вообще автопортрет? Такие… мечты, а? Эротические, томагавк ему в задницу, фантазии. Бальтазар представляет себя в роли своего предка, тот ведь любил, чтоб обеденный стол выносили во двор и ставили между кольями. Я читала: любил кушать и смотреть на свои жертвы. Аппетит у него разыгрывался. Исторический факт. А еще он в тюрьме когда сидел, ну, в Венгрии, мышей на колышки сажал. Представляешь?! – она толкнула меня локтем в бок. – На маленькие такие… со скуки по любимому делу.

– Тренировался, чтоб форму не потерять, – предположил я.

Она нервно хихикнула.

– Короче, предок графа был тем еще чудиком. Свихнулся он из-за турков, когда в плену у них был в детстве. Или, скорее, в заложниках. Ну и насмотрелся там на всякие ужасы, на пытки и прочие невинные развлечения. Потом вырос и сам стал ужасы творить. А Бальтазар под него подделывается, копирует его. В мечтах. Хотя старается и в делах.

– Заяц, пошли дальше, – окликнул я.

Не отвечая, он потянулся к одному из пары подсвечников, стоящих на полке под картиной, и только теперь я понял, что совсем не она стала предметом внимания мальчишки – подсвечники были золотые.

– Эй, сейчас не время для этого! – позвал я, но он не слушал: взял подсвечник, рассмотрел со всех сторон, поставил на пол и потянулся за вторым.

– Заяц… – начал я, но Электра перебила:

– Смотри, вон радиоустановка.

Справа в глубокой нише поблескивал агрегат с пристроенным сбоку столом, на котором лежали телеграфный ключ и журнал для записей. Возле стакана с перьями-самописками и карандашами валялись смятые листы бумаги.

Электра первым делом раскрыла журнал и стала листать тяжелые испещренные записями страницы.

– Шифр… – разочарованно протянула она. – Код какой-то, ничего не понять. Ладно, все равно захватим с собой.

– Теперь нам нужно найти графа, – сказал я. – Допросить, заставить отвечать на вопросы. А это что?

Смятые листки в большинстве своем были вырванными страницами из журнала, но один в свете фонарика казался белее других. Положив «люггер» на стол, я развернул бумагу. Там была нарисована Эйфелева башня, и при виде нее мы с девушкой надолго замолчали, потому что вид постройки казался, мягко говоря, необычным.

– Что это значит? – тихо спросила она.

– Ну, Электра, я бы не хотел…

– Называй меня Эли.

– Да, Эли, я бы не хотел делать скоропалительных выводов, но складывается впечатление…

– Ты бы попроще говорил – глядишь, люди бы к тебе и потянулись. Наверное, граф чиркал это, пока болтал по радио. Так, вроде машинально. Он у нас большой художник, этот граф…

Сзади скрипнула половица, и мы обернулись.

Появившийся из теней в дальнем конце зала Кариб держал Зайца за шею, зажав рот и прижимая спиной к себе, душил.

Мой «люггер» лежал на столе, и я схватился за револьвер в кобуре, а Эли – за свой пистолет. Но достать оружие мы не успели, потому что от двери к нам скользнул мистер Чосер. Срез ствола на конце раскладной трости целился в нас.

– Не шевелись! – я схватил девушку за руку, не позволяя вытащить пистолет. – Это оружие.

– Что – трость?! – прошипела она, пытаясь оттолкнуть меня.

– С ее помощью он сбил аэроплан. А потом убил капитана нашего баркаса с другой стороны озера.

– Он знает, он знает! – хихикнул Чосер, останавливаясь перед нами. Голос был непривычно высоким, Вука говорил скороговоркой, идиотски улыбался – какой-то новый образ, этакий глупый опасный клоун. – Он все знает, наш маленький белобрысый дружок! Ой-ой, деточки мои, долго держать эту палочку на весу тяжеловато даже для моих стальных мышц, так что позвольте мне…

Опустив трость, Чосер выхватил из-под сюртука револьвер с серебряной буквой «S» на рукояти.

– Знакомая штучка? – пропищал человек-клоун.

Электра затихла и больше не пыталась достать пистолет. Кариб душил Зайца, тот вращал глазами, дергался и топал ногами по полу. Я с угрюмой ненавистью смотрел на Чосера – видеть оружие Джейн в его клешне было почти невыносимо.

– Знакомая? – повторил он все тем же дурашливым голосом.

Я молчал. Его лицо исказилось, как у капризного ребенка в приступе ярости. Вука даже немного присел, будто придавленный гневом, со стуком ударил тростью по полу и гаркнул на весь зал:

– Отвечай!!!

– Это оружие знакомо мне, – произнес я.

– Что нарисовано на рукояти?!

– Буква «S».

– И что она означает?

Эли внимательно слушала нас. Мистер Чосер смотрел на меня пронзительно, властно, губы его дергались, и я понимал: лишь короткое движение пальца, лежащего на спусковом крючке револьвера, отделяет меня от смерти – и движение это он уже готов совершить.

– Буквы – инициалы моего отца, – произнес я, тщательно подбирая слова. – Я не знаю, кем он был, потому что никогда не видел его. Отпусти ребенка.