Машка

– Она весьма связно выражает простые мысли, – продолжал Ненашев. – Произносить слова не может, в русском языке слишком много согласных и шипящих. Легче было бы обучить ее не русскому, а скажем, полинезийскому языку – там почти одни гласные. Поэтому я пристроил к дешифратору специально сконструированный ларингофон.

На полке у входа – я ее не заметил вначале – стоял аппарат, очень похожий на переносный радиоприемник. Ненашев обхватил мощную шею Машки длинной дужкой ларингофона. Я невольно вздрогнул, когда услыхал монотонный «машинный» голос дешифратора:

– Здравствуйте! – Машка смотрела на меня. – Меня зовут Машка.

– Очень приятно, – сказал я.

– Как зовут вас? Я ответил.

– Почему я не видела вас раньше?

Я объяснил.

– Теперь вы будете к нам приходить?

Я сказал, что буду.

– Вы будете со мной разговаривать? Мне здесь так скучно…

– Машка! – перебил Ненашев. – Опять ты с жалобами. Расскажи, что ты сегодня слушала утром по радио?

– Я не хочу.

– Не капризничай…

– Мне надоело радио. Мне надоели детские передачи. Я хочу смотреть кино. Почему ты не пускаешь меня в клуб?

– Тебе нельзя в клуб, глупая.

– А я хочу…

Ненашев поморщился и выключил дешифратор.

Динамик замолк. Слышно было жалобное помыкивание Машки. Я уже не понимал, что она говорила. Она смотрела на Ненашева, должно быть, на что-то жаловалась, в ее глазах стояла человеческая тоска.

Я резко толкнул дверь и вышел в ограду.

Ненашев продолжал что-то выговаривать Машке, она только тихо помыкивала в ответ: н-ну!.. н-ну!.. Потом замолчала.

Бидон мой остался в сарайчике. Я не стал за ним возвращаться.

Я уже не смог бы пить Машкино молоко.

Бидон вынес Ненашев.

Мне хотелось увидеть на его лице хотя бы тень тех мыслей, которые волновали меня.

Ненашев поставил бидон на крыльцо.

– За молоком позже зайдешь. – сказал он. – Машка сегодня еще не доилась. Доярку выгнала, рогом ее ударила, подлая коровенка. Доярка, разумеется, ни о чем не догадывается, дешифратор при посторонних я не включаю.

– Чего же Машка ее выгнала?

– Говорит, что ей противно, когда ее доят. Видал такую дуру!.. Отойдем-ка в сторону, а то еще услышит… Обидчивая стала, просто до глупости. Я ей объясняю: хотя ты и думать научилась, а все же осталась коровой, какой была. И организм, говорю, у тебя работает по-коровьи: если доиться не будешь, то заболеешь. Мастит, говорю, будет. Воспаление молочной железы. Кое-как успокоил.

– Все-таки, успокоил.

– А что мне оставалось делать? Устал я с ней. Вот не думал, что у коровы вместе с разумом появится столько капризов всяких. Право, она была разумнее, когда у нее совсем ума не было.

– Что ты думаешь делать дальше? – спросил я.

– Кончать эту канитель. Повезу Машку в город. Как экспонат.

– Как экспонат?..

– Конечно. Представлю ученому совету по защите диссертаций. Доказательство моей работы. Я же всю современную нейрофизику двинул на полета лет вперед.

– Согласен.

– То-то вот… Да я Нобелевскую премию получу, вот увидишь.

– Весьма возможно, – опять согласился я. – Если повезет. Я бы лично тебе ее не дал.

– Ты же всегда был консерватором.

– А что будет с Машкой?

– Как что?

– Я спрашиваю: что будет с коровой, которая может думать как человек, но не имеет человеческих возможностей. Куда ты денешь Машку, когда получишь все свои премии и звания? Сдашь ее на мясокомбинат?

– Что ты, такую корову и на мясокомбинат!

Только Ненашев мог понять меня буквально.

– А все-таки?

– Ну… Я еще не думал. Отправлю ее в зоосад.

– В зоосад принимают только животных.

– Ах, ты опять про это.

– Да, опять про это.

– Тогда выстроим Машке отдельный павильон, она того заслуживает. Самая знаменитая корова в мире, подумай! Журналисты будут брать у нее интервью. Будут снимать в кино.

– А Машке это поправится?

– А чего ее спрашивать. Вот еще новости.

Мне вдруг захотелось ударить Ненашева. Ничего не говоря, не объясняя. Сильно ударить, чтобы ему стало больно… очень больно!.. Я заложил руки за спину, и поднял лицо к вечернему небу. Я не мог смотреть на Ненашева.

– Ты чего? – спросил он.

– Нет… я так, ничего… Я только хочу спросить: неужели ты до сих пор не понимаешь, что с желанием Машки нужно считаться, что она уже не корова.

– Опять!.. Тогда что же она такое? Человек?

– Не человек, но существо, наделенное разумом, поэтому и не животное, в прямом понимании слова. И не важно, что у нее рога и копыта и внешний облик так отличен от человеческого. У нее – разум! И по всем законам она требует к себе такого же отношения и внимания, как к человеку… Ты не боишься, что тебя можно отдать под суд?

Ненашев стал серьезным.