Маска Атрея

Она побежала дальше — голова кружилась, ноги подкашивались — по пылающей мостовой.

Различие в звуке, когда мотоцикл выехал из-за поворота позади нее, было как еще один выстрел. Мгновение назад это был далекий стрекот — возможно, цикада или соседская газонокосилка; затем все преграды для звука исчезли, и за спиной раздался рев.

Дебора не обернулась. Если преследователь собирался стрелять, оставалось только надеяться, что он промахнется. Сил на то, чтобы уворачиваться, не осталось.

Она продолжала бежать. Десять ярдов, пятнадцать ярдов, двадцать пять ярдов... Выскочила на перекресток и повернула направо. Здесь древнее поселение было огорожено высокими каменными блоками, которые заглушили звук двигателя. Впереди виднелись расставленные на тротуаре столики и стулья, яркое разноцветье стойки с открытками, витрина магазина, автобус... люди.

Дебора влетела в первое попавшееся кафе, опрокинув металлический столик, стала проталкиваться в глубину, в сторону кухни. Посетителей не было, у стойки бара курил официант. Он вздрогнул и с раздражением обернулся, когда с грохотом упал столик, потом к Деборе направилась пожилая женщина в черном, со стянутыми в пучок волосами и суровым морщинистым лицом. Взгляд у нее был сосредоточенный и беспощадный.

Сила, гнавшая Дебору вперед, наконец оставила ее. Потеряв равновесие, она рухнула на пол, опрокидывая стулья и перевернув еще один столик. В синяках и крови, уставшая, как никогда в жизни, совершенно неспособная двигаться...

— Простите, — пробормотала она, когда перед ней замаячило лицо гречанки.

Женщина что-то рявкнула официанту, снова повернулась к Деборе, и на жестком лице появилось озабоченное выражение.

— Все карашо, — сказала она, беря у официанта из рук бутылку с водой.

Женщина подняла голову Деборы и прижала горлышко бутылки к ее губам.

Дебора сделала большой глоток, ощущая струящуюся восхитительную прохладу жизни.

Она все еще была на грани потери сознания, но приподнялась на локтях и заставила себя поглядеть через хаос стульев и столиков на дорогу. Стрелок был там; слепой щиток зеленого шлема бесстрастно повернулся к ней. Потом мотоцикл гнусаво взревел, рванул по улице и исчез из виду.

Глава 38

Гречанка — ее звали София (как жену Шлимана) — накормила Дебору жареным ягненком с порезанными огурцами, напоила водой, аккуратно протерла содранную и поцарапанную кожу и смазала бедро йодом из коричневой бутылочки древнего вида со стеклянной пробкой. По-английски она знала всего несколько слов, в основном связанных с меню, но непрерывно болтала самым дружелюбным, успокаивающим тоном.

Дебора объяснила, что за ней от Акрокоринфа гнался человек на мотоцикле. При этом не сказала, что в нее стреляли, И отмахнулась от предложения Софии позвонить в полицию. Она сама не знала, почему так решила, хотя чувствовала, что гречанка скорее обрадовалась — возможно, предвидела, с каким скептицизмом отнесутся к ее рассказу. Когда Дебора заявила, что достаточно пришла в себя, чтобы вернуться в гостиницу на автобусе или такси, София просто сказала: «Нет», — и начала кричать на официанта, пока тот не ушел с обиженным видом. Вернулся он за рулем старого «фиата».

Прежде чем с благодарностью, пусть и несколько нерешительно, забраться в крохотную проржавевшую машину, Дебора получила сначала бутылку с водой и буханку хлеба, потом — к огромному своему удивлению — неловкое объятие. София, разразившись непонятной речью на греческом, потрепала ее по щеке, в последний раз ободряюще улыбнулась, и Дебора, втиснув длинные, израненные и онемевшие ноги в машину, неожиданно едва не расплакалась — в первый раз с тех пор, как приехала в Грецию.

София удостоверилась, что официант знает, как доехать до гостиницы, что было кстати, поскольку его знание английского, похоже, ограничивалось именами английских футболистов («Бекхем, Скоулз, Оуэн», — произнес он, ухмыляясь и издавая восторженные, но неопределенные звуки), и они поехали обратно — к современному городу и «Эфире».

По причинам, которые и сама ясно не понимала, Дебора рассчитывала, что в гостинице ее будут ждать какие-то новости: записка от Маркуса (или он сам будет сидеть в фойе и курить трубку), может быть, сообщение от Кельвина из Атланты. Увы, не было вообще ничего, и то, что в этот ужасный день никто про нее не вспомнил, привело Дебору в глубокое уныние. Как хорошо было бы получить сегодня весточку от Кельвина!

А-а, жалость к себе — вдобавок к инфантилизму. Великолепно!

Хотя это не просто депрессия, подумала Дебора, поблагодарив официанта, который, похоже, теперь проявлял гораздо большее желание помочь, чем в присутствии подавляющей его Софии, и вернулась в свою комнату. Дело совсем не в этом — или не только в этом.