Маска Черного Тюльпана

Пещеры отшельника с отшельником и черепахой, a la Arcadia[20], не имелось, но я таки наткнулась на искусственные римские руины с бюстами разнообразных императоров — больше натуральной величины — и художественно разложенными поваленными колоннами. Во всяком случае, я решила, что они искусственные. Или римляне побывали и в Суссексе? Могли — они имеют тенденцию объявляться в самых неожиданных местах (выражаясь стандартным академическим языком, это не моя область), но я очень сомневаюсь, что они путешествовали со своими любимыми статуями. И потом, у Марка Аврелия был определенно французский нос. Я покинула классический каприз ради прелестного летнего домика, увитого каким-то растением, блестящие темные листья которого давали основание предположить, что в более благоприятное время года на нем могли распуститься розы.

Передвигаясь по дорожкам, я высматривала знакомую светлую голову. Колина я не видела со вчерашнего вечера, когда оставила его моющим посуду. Спустившись сегодня утром на кухню, я нашла там записку, прислоненную к сахарнице:

«Ушел. Завтракайте. К.».

Можно было только восхититься лаконичностью языка. Хемингуэй одобрил бы, доктор Джонсон — нет[21].

Куда бы он ни ушел, это был не парк. Наиболее похожее на человека изображение, которое я нашла, было очень самодовольным Аполлоном, играющим на лире над фонтаном в окружении заискивающих наяд, точно Элвис в окружении млеющих фанаток-подростков. Я мило поболтала с Аполлоном, к большому огорчению наяд, и вскарабкалась на бортик фонтана для лучшего обзора. Прогулка, конечно, оказалась очень приятной, но у меня имелась своего рода цель, и, если я собиралась добраться до нее, прежде чем погода переменит настроение и прольется дождем, мне требовалось проявить немного больше целеустремленности.

С того момента как накануне вечером автомобиль остановился на подъездной дорожке, мне не терпелось обследовать нагромождение камней в отдалении. Из окна библиотеки на него открывался необыкновенно ясный вид; взор скользил поверх парка, прямиком к благородному памятнику на холме, с его угловатым контуром осыпающихся камней. Вполне возможно, это просто еще одно парковое сооружение, как и очаровательные искусственные римские развалины — в восемнадцатом веке была мода не только на классические развалины, но и на готические, — но для паркового украшения оно казалось несколько массивным и лишенным отделки. Что бы это ни было, я хотела это увидеть.

Открытое поле отделяло парк от небольшой башни. Идти пришлось дольше, чем казалось, в основном в горку. За мной тянулась цепочка ямок от каблуков. Гораздо эффективнее, чем хлебные крошки, чтобы найти дорогу домой, ободрила я себя.

Башня стояла на естественном возвышении и оказалась больше, чем выглядела из дома. Сложенная из здоровенных глыб, она заставила почувствовать себя карликом, как это было в первый раз, когда меня ребенком взяли в храм Дендур в Метрополитен-музее. Я медленно обошла сооружение, касаясь рукой грубых камней стены. Она была абсолютно гладкой, без всяких щелей для любопытного взгляда — или жаждущих осадить башню. Выше виднелись узкие прорези бойниц, но на уровне земли твердыня казалась совершенно непроницаемой. Из нее вышла бы отличная тюрьма для Рапунцель[22].

Попасть внутрь можно было через единственную толстую дверь с южной стороны. Ни металлических гвоздей с большими шляпками, ни замысловатых кованых петель или маленькой решетки, вделанной в верхнюю часть двери, ни каких-нибудь других примет волшебной сказки. Дверь — обыкновенное качественное изделие, выполненное с единственной целью: не дать посторонним проникнуть в башню, — явно не отличалась оригинальностью; старые доски, пожалуй, давно уже сгнили. Кто-то, и совсем недавно, поставил эту крепкую дубовую штуковину. На тот случай, если любопытные вроде меня намека не поняли, дверь заперли на висячий замок размером с небольшую дамскую сумочку.

Замок был сияющим и новым. И совершенно определенно запертым.

Тут-то и вступил Колин. Я обернулась к нему, прищурившись от солнца.

— Я вижу, что он заперт, но что это такое?

Стоя очень прямо, заложив руки за спину, с пустым взглядом, Колин ответил, весьма правдоподобно подражая голосу гида:

— Перед вами, мисс, первая башня, построенная семьей Селвик во времена Вильгельма Завоевателя. Стоимость входа четыре с половиной фунта.

— Правда?

Колин оставил свою позу. На нем были выцветшие джинсы, отливавшие тем блеском, какой приобретают, когда готовы распасться при следующей стирке, и потертая зеленая куртка. Выглядел Колин расслабленным. Счастливым. Все вышесказанные качества совершенно с Колином не ассоциировались. Напряженный и раздраженный — больше на него похоже.

— Ладно, тогда пять фунтов.

— Она действительно времен Завоевателя?

Колин любовно положил ладонь на шершавую каменную стену, как фермер, похлопывающий по боку корову-рекордсменку.