Маска Черного Тюльпана

Если вечеринка из преисподней не начнется раньше семи тридцати, а сейчас только два тридцать, то я все еще смогу провести за работой несколько часов. Одеться не займет у меня много времени, твердо сказала я себе. Нет причин прикладывать к этому особое старание, и есть все основания подольше задержаться в библиотеке. Я по-прежнему не догадывалась о личности Черного Тюльпана, хотя ради Генриетты не возражала бы, чтобы им оказалась маркиза де Монтваль.

Разумеется, оставалось таинственное поведение Вона, с которым приходилось считаться, и человек, напавший в ночи на Майлза. Я трижды прочла его письмо к Ричарду с описанием инцидента — вдруг что-то проглядела: примечание или постскриптум с намеком на внешность человека, набросившегося на него с тростью, но ничего такого не обнаружилось. В отличие от театральной афишки, о которой он распространялся на протяжении нескольких абзацев во все более восторженном тоне. По моему мнению, он придавал слишком уж большое значение закладке в книге: я, например, использую любую бумажку, какая попадется под руку — старый билет в кино, счет за телефон, почтовые открытки, — и сую между страницами.

Что касается оперной певицы… как и Майлзу, имя показалось мне знакомым. Я знала — нечто подобное уже мне встречалось, когда я собирала материал для диссертации еще до приезда в Англию, и читала все, что могла найти в библиотеках Гарварда — от старой периодики, сохраненной в микрофильмах, до всего, что современная наука превратила в академические издания. Кое-что про оперную певицу, припомнила я с нарастающим волнением. Слухи о связи с Наполеоном. Обвинения в шпионаже. И ее имя оканчивалось на «а».

Как у любой существующей певицы, сухо напомнила себе я.

Вот невезуха. Я прямо-таки видела перед собой страницу, прокручивающуюся на темном экране для просмотра микрофильмов в цокольном этаже Ламонта. Это была своего рода колонка сплетен… и в ней фигурировала оперная певица, обвиняемая в шпионаже. Или ее муж? Конечно, проще всего открыть ноутбук и найти соответствующее место в моих записях, но нет, это было бы слишком легко. Я вступила в личную схватку со своей памятью.

Каталани. Да, именно так ее звали. Отлично, значит, имя все-таки заканчивается не на «а». Но — на гласную, и в нем есть три «а», так что более чем понятная ошибка.

Проклятие. Как было бы удобно, если б означенная оперная певица являлась мадам Фьорилой.

И если вдуматься, то и случился данный инцидент много позже — не раньше… тысяча восемьсот седьмого? Тысяча восемьсот восьмого года?

Может, лихорадочно соображала я, существовала целая шпионская сеть, состоявшая исключительно из оперных певиц!

Или же я делаю абсолютно нелепые предположения.

Определенно — второе.

Состроив гримаску собственной глупости, я забралась в свое любимое кресло и сняла резинку с бумажной коробки, где лежал дневник Генриетты и переписка за 1803 год. Я надеялась, что размышления Генриетты окажутся более плодотворными, чем мои.

Она по крайней мере не тратила попусту время, таращась в сад в надежде разглядеть мелькнувшего в кустах некоего человека! Рукописи, твердо напомнила я себе. Я здесь ради рукописей, а не ради мужчин.

И, получив полезный нагоняй, я оторвала взор от окна и решительным образом устремила его на густо исписанные страницы дневника Генриетты.

Глава четырнадцатая

Книжный магазин: гнездо шпионажа, интриг и мятежа.

Из личной шифровальной книги Розовой Гвоздики

— Вот! — объявила Пенелопа. — Ты снова сделала это.

Генриетта, просматривавшая новые поступления в книжном магазине Хетчердса, очнулась от грезы, участниками которой были Майлз, белый конь и она сама в прелестном, ниспадающем свободными складками платье.

— Сделала что?

Она оторвалась от книг, которые перебирала, и посмотрела на подругу, взиравшую на выставленные романы, словно коварная сводная сестра, сошедшая с их страниц. В двух шагах от них Шарлотта углубилась в новинки из Франции, обещавшие эффектные истории о любви и интригах. Хм, любовь. Интриги. Майлз. Губы Генриетты изогнулись в тайной ухмылке.

— Ха! — Пенелопа указала на нее пальцем, отчего ее ридикюль качнулся в сторону Генриетты как призванная калечить средневековая булава на цепи. — Эта… улыбка. Ты все утро так улыбаешься.

— В самом деле?

Генриетта сделала вид, будто не понимает, о чем говорит Пенелопа. Взяла наугад книгу и принялась лениво перелистывать страницы.

Не все утро. За завтраком она была предельно сдержанна и лишь разок неподобающим образом крутанулась в верхнем коридоре, что не считается, поскольку никто ее не видел.