Маска Дантеса

Офицер вывел Друза во двор. Неправильный прямоугольник был очерчен красно-коричневыми ветшающими казармами. Одинаковые длинные здания в два этажа. Два яруса зарешеченных окон, облупленные стены, изъеденный сыростью фундамент. Все это видел Друз, но видел нечетко. Картинка уходила на задний план и расплывалась, потому как внимание арестанта было приковано к деревянному помосту. На помосте — огромная плаха, желтая, иссеченная, кое-где бурая. Или это только кажется, что бурая? В плаху вогнан топор — лезвие ушло в дерево до половины. Сеял мелкий дождь, и по светлой деревянной рукояти медленно стекали капли. Рукоять блестела, как лакированная. Друз почувствовал, что у него подгибаются колени.

— Разве на Китеже отрубают головы? — спросил он охрипшим голосом и оглушительно чихнул. — А я надеялся — только вешают.

Из глаз его текли слезы. Но он с чистой душой мог списать эти слезы на проклятый насморк.

— Вешают редко. То есть теперь почти никогда, — объяснил офицер, знавший все тонкости вопроса. — После того как был раскрыт заговор озерников, правительство приняло решение казнить путем отсечения головы.

— Бунт озерников? Я ничего подобного не слышал. — Друз хотел сказать, что не только про озерников, но и про Китеж мало что знает, разве что некоторые особенности общения в галанете, но потом передумал. — Они же все там счастливы, на дне…

— Бунт озерники подняли пятьдесят лет назад. Они хотели подчинить себе наземные княжества. Устроили тайную встречу. Собрались все главы открытых озерных городов. Но среди них был наш агент, он и выдал заговорщиков. Почти двести человек были приговорены к смерти…

— Двести человек, — зачем-то повторил Друз.

— Они сидели вон в том каземате. — Офицер указал рукой куда-то за спину Друза. — Смотрели, как готовят этот помост и эту плаху, как строятся солдаты. Как пришел палач. Двести человек — это много крови. Она стекала по каменному желобу вон в ту решетку.

Друз повернулся и посмотрел туда, куда указывал офицер. Там в самом деле мутно поблескивала решетка. Сейчас тонкая струйка дождевой воды несла к стоку мусор — веточки, стебельки травы. Возле самой решетки грудой лежали вывалившиеся из кладки серые камни. И вдруг все переменилось. Заскрипели деревянные ступени, на помост шагнул здоровяк в красной рубахе. А возле помоста, внизу, уже толпились, тесня друг друга, люди с одинаково бескровными лицами, в белых рубахах, со связанными за спинами руками. Вот один из них стал подниматься на помост. Послышался барабанный бой, но самих барабанщиков не было видно. Человек подошел к плахе. Остановился. Палач с треском рванул рубаху, обнажая спину и плечи. Белая, лишенная загара кожа. Человек опустился на колени, покорно положил голову на деревянную колоду. Палач наклонился, отвел в сторону пряди длинных светлых волос. Взмах топора. И по желобу быстро, слишком быстро помчался алый густой поток.

«Головидео, всего лишь головидео…» — мысленно попытался успокоить себя Друз. Но зубы против воли выбили предательскую дробь.

Тем временем на помост уже поднимался новый приговоренный.

— Лаций обречен! — донесся из-за стены многоголосый возглас. — Смерть убийце Рюриковича! Смерть!..

Голограммы казнимых поблекли и отдалились, утратили свою реальность.

— Смерть! — уже вовсю ревели за стеной.

— Мне отрубят голову? — спросил Друз.

— Да, за умышленное убийство вам отрубят голову. Но если вы сознаетесь, то Великий князь может вас помиловать. Он милосерден к тем, кто раскаялся.

Алый поток вливался в черные зевы решетки. Друз понимал, что все это — и казнь, и ручей крови — виртуалка, иллюзия. Надо лишь дотронуться до алого потока и убедиться… Но Друз не осмелился.

— Они не раскаялись? Двести приговоренных, и никто не раскаялся? — недоверчиво спросил он.

— Никто.

«Не верю», — хотел выкрикнуть Друз, но опять промолчал.

Офицер не торопился, позволяя арестанту в полной мере насладиться исходящим от тюремного двора ужасом. Друз ощущал липкое дыхание смерти спиной и затылком.

— Смерть лацийцу! — надрывался голос за стеной.

«Нет!» — хотелось орать арестованному, мчаться куда-то, хватать пересохшим ртом влажный тягучий воздух.

«Нет», — сказал другой голос коротко и твердо, будто центурион вновь очутился на «Сципионе», и командир линкора отдавал ему приказ.

Центурион Лация не имеет права трусить.

Друз приосанился, расправил плечи, сверху вниз глянул на сопровождавшего его офицера. Благо рост позволял. Офицер смутился. Оглянулся зачем-то. На помосте вновь мелькал сделавшийся алым топор. Будто эмалью его покрыли.

— Ничего страшного, — сказал Друз, — я заметил: он отрубает голову одним ударом. Ни разу не промахнулся. Волосы у меня короткие, мешать не будут. А рубашку я сниму заранее, чтобы ворот не рвали. Или еще, знаете, могут ножницами вырезать. А ножницы холодные… бр-р-р…

— Идемте, — офицер указал арестанту на ворота, ведущие назад, к казематам. Экскурсия, похоже, не удалась.

Друз хмыкнул, хотя это уже, наверное, было излишним. Игрой. Позой. Но Друз не мог себе в такой малости отказать.