Маска и душа

Я почувствовалъ, что Алексѣю Максимовичу мой отказъ не очень понравился. И когда я потомъ, вынужденный къ тому безцеремоннымъ отношенiемъ совѣтской власти къ моимъ законнымъ правамъ даже заграницей, сдѣлалъ изъ моего рѣшенiя не возвращаться въ Россiю всѣ логическiе выводы и «дерзнулъ» эти мои права защитить, то по нашей дружбѣ прошла глубокая трещина. Среди немногихъ потеръ и нѣсколькихъ разрывовъ послѣднихъ лѣтъ, не скрою, и съ волненiемъ это говорю — потеря Горькаго для меня одна изъ самыхъ тяжелыхъ и болѣзненныхъ.

Я думаю, что чуткiй и умный Горькiй могъ бы при желанiи мѣнѣе пристрастно понять мои побуждения въ этомъ вопросе. Я, съ своей стороны, никакъ не могу предположить, что этотъ человѣкъ могъ бы дѣйствовать подъ влiянiемъ низкихъ побужденiй. И все, что въ послѣднее время случалось съ моимъ милымъ другомъ, я думаю, имѣетъ какое то неведомое ни мнѣ, ни другимъ объясненiе, соотвѣтствующее его личности и его характеру.

Что же произошло? Произошло, оказывается, то, что мы вдругъ стали различно понимать ц оцѣнивать происходящее въ Россiи. Я думаю, что въ жизни, какъ въ искусствѣ, двухъ правдъ не бываетъ — есть только одна правда. Кто этой правдой обладаетъ, я не смею рѣшить. Можетъ быть, я, можетъ быть, Алексѣй Максимовичъ. Во всякомъ случае, на общей намъ правдѣ прежнихъ лѣтъ мы уже не сходимся.

Я помню, напримѣръ, съ какимъ прiятнымъ трепетомъ я однажды слушалъ, какъ Алексѣй Максимовичъ восхищался И.Д.Сытинымъ.

— Вотъ это человѣкъ! — говорилъ онъ съ сiяющими глазами. — Подумать только, простой мужикъ, а какая сметка, какой умъ, какая энергiя и куда метнулъ!

Дѣйствительно, съ чего началъ и куда метнулъ. И ведь всѣ эти русскiе мужики, Алексѣевы, Мамонтовы, Сапожниковы, Сабашниковы, Третьяковы, Морозовы, Щукины — какiе все это козыри въ игре нацiи. Ну, а теперь это — кулаки, вредный элементъ, подлежащiй безпощадному искорененiю!.. А я никакъ не могу отказаться отъ восхищенiя передъ ихъ талантами и культурными заслугами. И какъ обидно мнѣ знать теперь, что они считаются врагами народа, которыхъ надо бить, и что эту мысль, оказывается, разделяетъ мой первый другъ Горькiй…

Я продолжаю думать и чувствовать, что свобода человѣка въ его жизни и трудѣ — величайшее благо. Что не не надо людямъ навязывать насилу счастье. Не знаешь, кому какое счастье нужно. Я продолжаю любить свободу, которую мы когда то любили съ Алексѣемъ Максимовичем Горькимъ…

V. На чужбинѣ

85

Въ мрачные дни моей петербургской жизни подъ большевиками мнѣ часто снились сны о чужихъ краяхъ, куда тянулась моя душа. Я тосковалъ о свободной и независимой жизни.

Я получилъ ее. Но часто, часто мои мысли несутся назадъ, въ прошлое, къ моей милой родинѣ. Не жалѣю я ни денегъ, конфискованныхъ у меня въ нацiонализированныхъ банкахъ, ни о домахъ въ столицахъ, ни о землѣ въ деревнѣ. Не тоскую я особенно о блестящихъ нашихъ столицахъ, ни даже о дорогихъ моему сердцу русскихъ театрахъ. Если, какъ русскiй гражданинъ, я вмѣстѣ со всѣми печалюсь о временной разрухѣ нашей великой страны, то какъ человѣкъ, въ области личной и интимной, я грущу по временамъ о русскомъ пейзажѣ, о русской веснѣ, о русскомъ снѣгѣ, о русскомъ озерѣ и лѣсѣ русскомъ. Грущу я иногда о простомъ русскомъ мужикѣ, томъ самомъ, о которомъ наши утонченные люди говорятъ столько плохого, что онъ и жаденъ, и грубъ, и невоспитанъ, да еще и воръ. Грущу о неповторимомъ тонѣ часто нелѣпаго уклада нашихъ Суконныхъ Слободъ, о которыхъ я сказалъ не мало жестокой правды, но гдѣ все же между трущобъ растетъ сирень, цвѣтутъ яблони и мальчишки гоняютъ голубей…

Россiя мнѣ снится рѣдко, но часто наяву я вспоминаю мою летнюю жизнь въ деревнѣ и прiѣздѣ въ гости московскихъ друзей. Тогда это все казалось такимъ простымъ и естественнымъ. Теперь это представляется мнѣ характернымъ сгусткомъ всего русскаго быта.

Да, признаюсь, была у меня во Владимiрской губернiи хорошая дача. И при ней было триста десятинъ земли. Втроемъ строили мы этотъ деревенскiй мой домъ. Валентинъ Сѣровъ, Константинъ Коровинъ и я. Рисовали, планировали, наблюдали, украшали. Былъ архитекторъ, нѣкiй Мазыринъ, — по дружески мы звали его Анчуткой. А плотникомъ былъ всеобщiй нашъ любимецъ крестьянинъ той же Владимiрской губернiи — Чесноковъ. И домъ же быль выстроенъ! Смѣшной, по моему, несуразный какой то, но уютный, прiятный; а благодаря добросовѣстнымъ лѣсоторговцамъ, срубленъ былъ — точно скованъ изъ сосны, какъ изъ краснаго дерева.