Маска Локи

Его взгляд переметнулся на нашу тележку. По тому, как он лихо выпрямился и даже чуть протрезвел на радостях, плотоядно облизывая губы, я понял, что он у нас на крючке.

— Вот дела... — протянул он. — Я как будто не заказывал... Вы продаете? Или это подарок? Вы, собственно говоря, кто такие?

— Мы — остатки странствующей труппы актеров, — сказал я. — Граф Просперо послал за нами, но к тому времени, когда мы добрались до аббатства, его ворота уже были закрыты и забаррикадированы. А солдаты — пни пнями! — отказались пустить нас внутрь. Даже сообщить принцу о нашем приезде отказались! Вот так и вышло, — продолжил я, — что мы угодили в дурацкое положение. Сейчас хотим за этот ящик с вином получить безопасный кров и немного пищи. Это отменное вино везли самому принцу Просперо, но доставщики испугались Красной смерти, бросили ящик и улепетнули. А нам он кстати пришелся.

— Что ж, волоките ящик внутрь, — пригласил Монтрезор, широко открывая дверь.

Мы не заставили его повторять это дважды.

— Эй, эй! — закричал он. — Всех в дом не пущу! Обезьяну и птицу извольте оставить снаружи.

— Нельзя нам бросить их — это наш хлеб, — возразил я.

— Тогда пусть дамочка приглядит за ними, пока вы затащите ящик, — сказал Монтрезор. — Слуг вам на помощь не могу послать — все разбежались, разрази их гром!.. — После этого он буркнул себе под нос: — Я бы и сам дал деру, да только есть у меня тут очень важное дельце.

Из-за его спины вдруг вынырнул Фортунато. На нем теперь был еще и шутовской колпак с бубенцами. Он сосал вино из надтреснутого графина. Оторвавшись от горлышка и таращась на нас осоловелым взглядом, Фортунато произнес:

— И чего ты тут околачиваешься, Монтрезор? Пора нам к бочонку этого... как его?., амонтильгадо? амонтильвзадо?

— Амонтильядо! — внезапно выкрикнул Грип.

Фортунато отшатнулся, как будто его по лбу треснули. Его лицо исказила гримаса ужаса.

— Дьявол! — воскликнул он и попятился.

— К сожалению, мистер Монтрезор, — сказал я, — мы не можем оставить леди одну. Так что или мы все зайдем с ящиком вина, или — всего хорошего.

— Осел! Лукрези — настоящий осел! — внезапно запричитал Фортунато. — Ведь я прав, Монтрезор! Сам знаешь, я прав! Лукрези — невежда, который не может отличить наливку от уксуса! Кха, кха, кха! Кха, кха, кха!

Шут закашлялся — очень подозрительно.

— Пустяки, простуда! — поспешно сказал он. Говорил он по-английски с еще большим акцентом, чем Монтрезор. — Это не чума, господа. От кашля еще никто не помирал.

— Ты прав, от кашля еще никто не помирал, — сказал Монтрезор, задумчиво глядя на Фортунато. — Ты умрешь не от кашля — это я тебе могу точно обещать.

Отвернувшись от шута, Монтрезор махнул нам.

— Заходите все, черт с вами. Тащите ящик вниз. Я покажу дорогу.

Задвинув за нами засов, Монтрезор пошел первым. За ним шли я и Петерс, следом — Лигейя и Эмерсон с Трипом на плече. А Фортунато замыкал шествие — выписывая ногами кренделя и спотыкаясь, то заводя песню, то принимаясь костерить глупого Лукрези. Вполне подходящая картинка веселенького вечера в селении, где хозяйничает ее величество чума.

По длинной каменной лестнице, делавшей множество поворотов, Монтрезор провел нас в удивительно просторный подвал. Как ни странно, он был освещен закрепленными на стенах смоляными факелами и длинными свечами в нишах. Разве это не расточительство — так освещать далеко не самую важную часть дома?

Наконец Монтрезор приказал нам с Петерсом поставить ящик на пол в широком коридоре, который начинался в подвале и, похоже, вел в какие-то катакомбы. Мне ужас как хотелось пройти дальше — ведь скорее всего именно там находился подземный ход в аббатство!

Вдоль стен — каменных, с вкраплениями селитры — широкого коридора, от пола до потолка, были сложены человеческие кости и черепа, и наши тени длинными пальцами метались по ним. На всем, подобно рыбацким сетям, была раскинута паутина, а топот разбегающихся крыс напомнил мне о пребывании в толедском узилище, которое мне до сих пор снилось.

Монтрезор перехватил мой взгляд и усмехнулся.

— Здесь когда-то была усыпальница аббатства, — пояснил он. — Еще до того, как отец принца Просперо выгнал монахов и присвоил крепость себе.

Мы подтянули ящик к стене.

— Тут, наверно, имеется ход в бывшее аббатство? — как бы между прочим спросил я.

Он не ответил. К моему удивлению, Монтрезор повернулся и пошел обратно. Я-то думал, что он сразу захочет открыть ящик и посмотреть на свое приобретение, — и тогда придется что-то быстро предпринимать. Остановившись через несколько шагов, Монтрезор вперил взгляд е Фортунато, который сидел на груде костей и пожирал глазами статную высокую Лигейю, ее волнистые кудри цвета воронова крыла. Смотрел он откровенно похотливо.

Монтрезор пробормотал какие-то слова о питье и похоти, в которых я, сын актрисы, не мог не узнать строк из шекспировского «Макбета»: