Маска Локи

Тот передал мешочек. Внутри оказалось что-то твердое, похожее на камень. Развязав кожаные ремешки, султан достал содержимое — кусок дымчатого кварца, гладкий, как окатанная водой галька. Камень был тяжелый и теплый, наверное, сохранил тепло тела бедуина. Саладин с интересом принялся рассматривать его в солнечных лучах, проникавших сквозь ткань шатра.

Коленопреклоненный франк судорожно вздохнул и задержал дыхание.

Свет входил в кристалл и таял там, не проходя насквозь, не преломляясь на гранях. В центре кристалла что-то темнело — пятно, которое лишало его всякой ценности.

Саладин опустил камень в кошелек и передал бедуину:

— Верни ему это. Камень ничего не стоит.

— Слово моего господина — закон.

— Я уплачу за них пошлину.

— Благодарю, мой…

Саладин прервал его и повернулся к франку:

— Вы христиане?

— Я христианин. — Арабский, на котором говорил путник, был таким же нечистым, как камень, но странно звучала родная речь в устах европейца.

— А этот полукровка — твой слуга?

— Мой подмастерье, господин. И мой друг.

Саладин пожал плечами: кого это заботит?

— Что за дело у вас в Яффе?

— Меня послал мой хозяин выяснить спрос на лошадей… лошадиное мясо.

— Ты не похож на купца. Судя по одежде, ты воин, однако у тебя не слишком тупой взгляд. Ты был воином?

— Меня обучали воинскому искусству, но я не слишком преуспел в нем.

Кому интересно, что думает неверный о своих достоинствах?

— Хорошо, когда человек знает пределы своих возможностей, — сказал Саладин. — Ты можешь ехать. В Яффу. Насчет лошадиного мяса.

В знак признательности франк коснулся лбом пола, как делают мусульмане, когда творят намаз.

— Но запомни, христианин. Ты должен уехать из этой страны до конца года. Весь твой род должен уехать. Сейчас между нами война. Последняя война. Мой тебе совет — вообще не покупай молодых коней или покупай их не слишком много, иначе ты никогда не получишь за них достойную цену… Ты понял меня?

— Нет, мой господин, — запинаясь, ответил франк.

— Я и не рассчитывал, что ты поймешь. Ну а теперь — ступай своей дорогой.

Саладин повернулся и дал знак Мустафе. Определенно, пора уже совершить молитву.

— Мессир Томас, мы живы? — Бедуины избавили Лео от старой кобылы, и теперь он раскачивался на спине верблюда, который упорно норовил укусить его за ноги.

Французского коня Амнету под угрозой оружия пришлось обменять на старого верблюда с разбитыми копытами. Животное так тяжело дышало, что у Томаса рука не поднималась подгонять его.

— Похоже, живы, — ответил Амнет.

— А мне казалось, что Саладин обещал награду за голову каждого Рыцаря Храма.

— Обещал.

— И все же он отпустил вас.

— Я же ему не представился.

— Да, но ведь он видел след от креста, который вы спороли с туники. Я заметил, что он очень внимательно его разглядывал.

— И поскольку я не вошел в его шатер с гордым видом, Саладин решил, что тунику я украл. О человеке судят по делам и речам, не по одежде. Это понимают даже сарацины.

— Почему он отпустил вас? Кажется, он решил это после того, как подержал в руках Камень.

— Ты это заметил, да?

— Я замечаю все, мессир. Как вы учили.

— Я горячо молился, чтобы он отпустил нас. Воистину дар небес, что он не забрал Камень.

— Этот Камень так важен для вас? Почему?

— Ах, Лео! Хватит вопросов. Ты должен оставить мне хоть что-нибудь, чему я еще могу научить тебя.

— Ладно. Я могу подождать. Но не слишком долго.

— Что вам от нас нужно? — взревел Роджер, Великий Магистр Ордена госпитальеров. Голос его гремел под сводами трапезной в Яффской крепости.

Рыцари зашумели. До Амнета донеслось: «Слушайте, слушайте!», «Никогда!», «Не хотим!»

— Только сам папа может приказать госпитальерам сражаться, — продолжал Роджер более спокойно. Было ясно, что он не считает себя обязанным оправдываться перед посланцем.

— Это правда, — согласился Амнет, повышая голос, чтобы перекрыть шум. — Ваш Орден — так же как и мой — подвластен только его святейшеству. Однако интересы этой страны и короля Ги более близки нам.

— Ги связался с Шатийоном и сам лезет дьяволу в пасть. Пусть сам все и расхлебывает.

— А если Ги не отдаст Шатийона дьяволу, что тогда?

— Э? — Роджер задумался.

— Если король Ги поднимет франков на битву с Саладином, а госпитальеры останутся в стороне — что тогда?

— Тогда Ги окажется в дерьме.

— А если Ги разобьет сарацин?

— Э?

— Если франки победят, а госпитальеры будут сидеть сложа руки, для них это кончится плохо. Десятина будет поступать не столь регулярно. Долги будут выплачиваться не столь быстро. Некоторые угодья, полученные в дар от некоторых королей, могут быть востребованы обратно.

— Это нам не впервой. Мы уже почувствовали тяжесть королевского гнева.

— А его святейшество… он будет улыбаться, как Бог, глядя на все это с горных высот. В конце концов, наш Урбан отнюдь не государственный муж. Он не желает отказываться от обличения королей и властей предержащих, не так ли?

— А-гмм… — Роджер потерял дар речи.

Тишина в зале, за спиной Амнета, нарушалась лишь шарканьем сапог по каменным плитам.