Маска времени

– Не вернутся.

– Кто знает.

Несмотря на слабость, от этого человека исходила удивительная энергия.

– Мне нельзя здесь оставаться.

– Вы мой пациент, – сказала Кандида, – и я сама решу, когда вас можно будет перевозить.

– Но это бремя слишком тяжело для вас.

– Я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно принимать решения.

– Сомневаюсь.

Кандида намылила губку. Голый, американец оказался намного привлекательнее, чем в рубашке. Его тело не было таким мускулистым, как у Дэвида, но в нем чувствовалась элегантность и сила.

– Паоло принес ваш рюкзак, – говорила Кандида, пытаясь успокоить американца. – Ваши книжки оказались сплошь исписанными карандашом. Когда я училась в школе, то учителя обычно били нас по пальцам, если мы хоть что-то писали в книге. Поэзию я никогда не читала. Расскажите мне что-нибудь о Данте.

– Я не учитель, – бросил американец куда-то в стену.

– Значит, вы не будете бить меня по пальцам.

Кандида продолжала мыть раненого. Раньше ей не приходилось видеть обнаженное мужское тело. Даже такое – раненое и беспомощное – оно создавало некую интимность. Впрочем, когда касаешься чужой плоти, то интимность почти всегда присутствует, как и нежность.

– Я любила ходить в школу. Но меня рано отправили работать на ферму. Вы счастливчик. Вы такой образованный.

Когда Кандида принялась отстегивать ремень Джозефа, он остановил ее.

– Не надо.

– Но я должна полностью вымыть вас.

– Нет.

Кандиде пришлось вступить в борьбу с американцем. Она была удивлена его поведением. Бесстрашный партизан, читающий поэзию и стесняющийся собственного тела.

– Просто расслабьтесь.

– Нет. Я вымою себя сам.

– В таком-то состоянии?

– Да. Дайте только губку.

Наверное, ему надо было дать большую дозу морфия. Кандида уступила и передала губку:

– Позвольте хотя бы помочь вам.

– Нет. Отвернитесь, – скомандовал раненый. Это задело Кандиду.

– Неужели вы думаете, что я фурия какая-нибудь, которая только и ждет подходящего момента, чтобы наброситься на свою жертву.

– Отвернитесь.

– С медсестрами в госпитале вы бы так себя не вели.

– Но это не госпиталь, а вы – не медсестра. Отвернитесь, пожалуйста.

Кандида повиновалась и села, уставившись в противоположную стену. Она прислушивалась к тем звукам, которые издавал Джозеф, пытаясь раздеться.

– Вы невозможный человек. Я ведь хотела только помочь вам.

Американец ничего не ответил. Кандида слышала только, как он с большим трудом совершал обряд омовения.

– Мне жаль вас. Вы, наверное, очень плохо думаете о женщинах, если так себя ведете.

Кандиду сжигали гнев и досада. Неожиданно Джозеф взревел от боли. Девушка обернулась. Его бедра были в мыле, а из раны текла черная кровь.

– Глупый человек, у вас же разойдутся швы. Ложитесь на спину.

Без дальнейших церемоний, девушка выхватила губку у больного и закончила омовение.

– Не знаю, что с вами? – не унималась задетая за живое Кандида. – У меня есть брат, и у вас нет ничего, чего бы не было у него.

Затем Кандида переодела американца в чистое белье. Может быть, там, у него в стране, все стесняются своего тела, кто знает?

– Ну вот и все, – примирительно произнесла девушка. – Теперь я должна вас оставить с миром.

Лицо американца не выражало ничего. Он избегал встречаться взглядом с Кандидой.

– Спасибо. Спасибо за все.

Кандида уже уходила, когда произнесла неожиданно для себя:

– Вы уже не просите меня поцеловать вас перед уходом?

Джозеф посмотрел на девушку. Улыбнулся. И вдруг лицо его совершенно изменилось, словно осветилось изнутри:

– Поцелуйте, если хотите.

Кандида почувствовала, будто вся тает внутри, и горячий воск капает прямо в сердце. Она наклонилась и быстро поцеловала американца не в щеку, а в губы.

– Вы очень смелый, – прошептала девушка при этом. Затем она встала и оставила Джозефа одного во тьме. Отец уже вернулся с работы. Он стоял у самого огня, пытаясь согреть руки. Вид у него был мрачный.

– Как там наш американец, девочка?

– Лучше, – тихо произнесла Кандида, чувствуя какую-то вину перед отцом.

– Схожу вниз. Надо поговорить с ним.

– Скажи ей, – вмешалась неожиданно Роза.

– Скажи что? – недоуменно переспросила Кандида.

– Что твои замечательные партизаны натворили. Скажи, скажи, Винченцо.

– Это были эсэсовцы. В отместку за смерть немецких солдат они вчера повесили в Сан-Вито около двадцати человек.

– Всех мужчин, – добавила Роза, – от подростков до стариков. На площади немцы соорудили настил и повесили всех на глазах у женщин. Никому нельзя было уйти с этого проклятого места, пока последний несчастный не перестал биться в судорогах.

Кандида опустилась на стул, чувствуя, что теряет сознание. Сан-Вито – маленькая деревушка, которая находилась неподалеку от места, где произошел взрыв. Даже для эсэсовцев это была слишком жестокая месть.

– Но почему? – прошептала девушка.

– Кто знает. Расскажи об этом своему американскому другу. Расскажи, скольких женщин он сделал вдовами, а детей сиротами своим дурацким взрывом.

– Роза, – спокойно вмешался Винченцо, – ты не можешь винить партизан в том, что сделали эсэсовцы.