Маскарад

— На последней остановке он говорил о блинчиках с лимоном, — сказала матушка. — И о картофельном пюре с маслом.

— От твоих описаний у меня слюнки потекли, — ответила нянюшка. — Слушай, где-то в мешке должен был заваляться пирог со свининой…

Храп резко оборвался. Вверх взлетела рука, отбросившая носовой платок в сторону. Открывшееся лицо оказалось дружелюбным, бородатым и… маленьким. Человек одарил ведьм робкой, намекающей на свиной пирог улыбкой.

— Желаешь кусочек, господин хороший? — предложила нянюшка. — У меня и горчичка найдется.

— О, неужели, милая дама? — визгливым голосом отозвался толстяк. — Ну надо ж, уж и не припомню, когда последний раз ел пирог со свининой. Ой…

Толстяк скорчил гримасу, как будто сказал что-то не то, но тут же его лицо снова радостно расплылось.

— А еще есть бутылка пива, если хочешь промочить горло.

Нянюшка принадлежала к той категории людей, которым зрелище того, как едят другие, доставляет почти такое же удовольствие, как и сама еда.

— Пиво? — отозвался мужчина. — Пиво? Знаете, обычно мне пиво не позволяется. Якобы оно мне вредит. А на самом деле я бы отдал что угодно за бутылочку пива…

— Простого «спасибо» будет достаточно, — нянюшка передала ему бутылку.

— И кто ж тебе не позволяет пить пиво? — полюбопытствовала матушка.

— По сути, я сам виноват, — донеслось сквозь облако крошек. — Сам угодил в эту ловушку…

Звуки снаружи изменились. Мимо замелькали огни города. Дилижанс замедлил ход.

Толстяк судорожно затолкал в горло последний кусок пирога и влил туда же остатки пива.

— О, чудо… — произнес он, после чего откинулся на спину и скока закрыл лицо носовым платком.

Но тут же отогнул один уголок.

— Только никому не говорите, что я с вами разговаривал, — предупредил он. — Однако знайте: отныне и вовек Генри Лежебокс ваш верный друг.

— И чем же ты занимаешься, Генри Лежебокс? — осторожно осведомилась матушка.

— Я… ну, можно сказать, я работаю горлом.

— Понятно. Мы так и подумали, — кивнула нянюшка Ягг.

— Нет, я имел в виду…

Дилижанс остановился. Захрустел гравий — с крыши дилижанса полезли вниз путешественники. А затем дверь открылась и…

Взору матушки предстала огромная толпа. Люди взволнованно таращились в дилижанс. Рука матушки автоматически потянулась поправить шляпу, но в этот самый момент несколько других рук протянулись к Генри Лежебоксу. Тот сел, нервно улыбаясь, и безропотно предоставил вывести себя наружу. Несколько раз толпа начинала скандировать некое имя. Но это было не имя Генри Лежебокса.

— А кто такой Энрико Базилика? — спросила нянюшка Ягг.

— Понятия не имею, — ответила матушка. — Может быть, это человек, которого так боится наш толстяк?

Постоялый двор представлял собой полуразвалившуюся хижину с двумя гостевыми спаленками. Как беспомощным, путешествующим в полном одиночестве старушкам, ведьмам выделили одну из комнат. Очень разумное решение, иначе последствия были бы непредсказуемы.

Лицо господина Бадьи обиженно вытянулось.

— Может, для всех вас я просто какая-то шишка из сырного мира, — сказал он. — Вы, наверное, считаете, что я самый обычный тупоголовый деляга, который не распознает культуру, даже если она будет плавать в его чае. Но я много лет подряд покровительствовал оперным театрам. И могу почти целиком пропеть…

— Я абсолютно не сомневаюсь, что вы посещали Оперу не раз и не два, — перебил Зальцелла. — Но… много ли вам известно о нашем производственном процессе?

— Я бывал за кулисами многих театров…

— Вот именно. Театров. — Зальцелла вздернул голову. — Но театр даже близко не похож на оперу. Опера — это не просто театр, где поют и танцуют. Опера — это опера. Вам может показаться, что пьеса вроде «Лоэнлебдя» полна страсти. Но по сравнению с тем, что происходит за сценой, это так, детские шалости. Все певцы не переносят друг друга на дух, хор презирает певцов, и те и другие ненавидят оркестр, и все вместе боятся дирижера; суфлеры с одной стороны сцены не разговаривают с суфлерами противоположной стороны, танцоры, вынужденные поддерживать форму, сходят с ума от постоянного недоедания, и это только цветочки, а вот ягодки начинаются, когда …

В дверь постучали. Серии стуков были мучительно нерегулярными, как будто стучащему приходилось изо всех сил концентрироваться, чтобы выполнить свою задачу.

— Уолтер, ты можешь зайти, — отозвался Зальцелла.

Подволакивая ноги, вошел Уолтер Плюм. В каждой руке у него болталось по ведру.

— Пришел наполнить ведерко для угля, господин Бадья!

Бадья неопределенно помахал рукой и вернулся к разговору с главным режиссером.

— Так на чем мы остановились?

Зальцелла, не отрываясь, следил за движениями Уолтера, пока тот аккуратно, кусок за куском, перекладывал уголь из одного ведерка в другое.

— Зальцелла?

— Что? О! Прошу прощения… так о чем я говорил?

— Что-то насчет цветочков и ягодок.