Маскарад на семь персон

Нет, он вовсе не собирался всю жизнь выезжать на родственной помощи, но если уж родственники есть, почему бы при случае не воспользоваться? Да и времена к тому моменту, когда Карен получил диплом, настали сложные. Распределение отменили, перспективные места вдруг переставали быть перспективными, зато возникали другие – совсем новые и непривычные – возможности. Кто осудит мальчика, который пытается поймать свою «птицу счастья»?

Первую «птицу счастья» – на личном фронте – он нашел (или ему показалось, что нашел) еще на предпоследнем курсе института. Точнее, встретил-то он «Свою Единственную» не в институте, а на одном из новогодних семейных застолий. Нежная Алина приходилась Карену какой-то пятиюродной племянницей или шестиюродной сестрой и на армянку не походила совершенно: от отца «из Кавоянов» она унаследовала лишь цвет волос да жгучие брови вразлет, все прочее было от матери – тонкое «иконописное» лицо, фарфорово-белая кожа, вдруг озарявшаяся, точно лампочку внутри включили, нежно-персиковым румянцем, высокие «славянские» скулы. И главное – огромные, сияющие небесной лазурью глаза. Не глаза – очи. Видевшие, казалось, что-то такое, что обычным людям недоступно.

Женился Карен настолько скоропалительно, насколько это было возможно. Бабушка Марина, правда, покачала головой: рановато, мол, но в целом союз одобрила. И даже отчасти спонсировала «подарок молодым» – отдельную квартиру. Пусть однокомнатную, пусть не в центре, но – собственную, где Карен мог беспрепятственно упиваться свалившимся на него счастьем, не совсем в него веря.

Потом поверил. Потом и вовсе засомневался – а счастье ли это? Возвышенность юной супруги начала казаться пресно однообразной, точнее – слишком уж возвышенной. Какие-то бессодержательные (с точки зрения Карена) философствования, бесконечные «духовные искания», сопровождаемые тяжелым запахом индийских курительных палочек. Бездонные очи становились все более и более бездонными, «иконописное» лицо – все более и более прозрачным, точно прекрасная супруга таяла в воздухе.

И, наконец, совсем растаяла – канула в каком-то индийском ашраме, а может, в дацане, Карен так и не понял. Ладно, хоть развод успела оформить – «дабы вступать в новую жизнь полностью очищенной от прежних привязанностей». Именно так она стала выражаться к финалу их странного союза. Когда вообще соизволяла хоть что-то произнести. Потому что все больше сидела недвижно, уставясь в видимую лишь ей точку на штукатурке. Почему пялиться в невидимую точку лучше в Индии, чем в московской квартире, Карен не знал. Но извлекать супругу из туманных далей не стал. Что толку? Не на цепь же ее сажать, не силой возвращать к «нормальной жизни». Да и недосуг, по правде говоря. Он и сам был в… исканиях. Точнее – в растерянности: очень уж все вдруг стало зыбко и непонятно.

Место Карену после окончания института приискали очень достойное. И звучит солидно, и возможности прекрасные. Хотя по сути – убожество: мелкий клерк. Правда, в министерстве, что многое искупало. Посреди всеобщих, почти невероятных перемен, должность в министерстве была островком хоть какой-то стабильности и обещала неплохие шансы для карьерного роста. В перспективе, конечно. А хотелось – сразу.

Вокруг бурлили девяностые, состояния делались буквально из воздуха: вчера еще вон тот, подтягивая обвисшие треники, пересчитывал на потной ладошке мелочь, которой едва хватало на пачку самых дешевых сигарет, а сегодня, гляди, пьет что-то коллекционное, любуясь с чистой ресторанной террасы просторными видами Лазурного берега. Не все, разумеется, попадали на Лазурный берег. В кареновском отделе – министерство все-таки – зарплату платили исправно, но многие не видели своих чахлых «получек» (как «подачка», ей-богу) месяцами. Все как-то крутились, что-то покупали, что-то продавали: от кривой картошки с приусадебного участка до многотонных турбин с родного завода. На турбины, впрочем, покупателей не находилось, Карен даже шутку слышал: зачем сейчас кому-то турбины, когда и так все крутятся. Степеннее всех «крутились» появившиеся откуда ни возьмись крепкие ребята в золотых цепях под малиновыми пиджаками. Не иметь «мерина» или «бумера» среди этой публики считалось почти так же неприлично, как когда-то – выйти на люди с немытой шеей. Впрочем, шеи под золотыми цепями чистотой обычно как раз не блистали. Равно как и глаза – выдающимся интеллектом.

Так неужели же, думал Карен, он, умный и образованный, не сможет занять свое место под солнцем. Тем более из всего фармацевтического изобилия крепыши отличали разве что алказельцер. Ну и препараты красного списка. И уж тем более им не приходило в их коротко стриженные головы, что можно продавать… формулы. Или еще что-то в этом роде.

Вот этим и надо пользоваться!

Заехав однажды по какой-то мелкой надобности к смежникам, Карен встретил в одной из тамошних лабораторий Громова. И – зачастил к бывшему сокурснику.