Маскарад: Последние ночи (СИ)

Тут Павлиди не выдержала и засмеялась. Как всегда в своем репертуаре. Вот за это доброжелательный Грин ей и нравился. Нравился за то, что старается не лезть в драку, а решить все без крови и, что самое интересное, ему это почти всегда удавалось. Как ни крути, а обаятельному Гангрелу тяжело было не уступить. Как же хорошо, что они познакомились. Пусть Виктор говорит, что он не из ее круга, Иола чувствовала, что переросла прежнюю себя и готова двигаться дальше.

Сэм Уоррен, которого девушка называла вторым Егором. Нет, венгерских друзей никто не заменит, но новые такие же хорошие, как и они. Отличный друг и напарник, готовый прийти на помощь и посоветоваться. Больше, чем сама Иола, беспокоился за неоната, который вляпался в жизнь, которую не хотел.

Да, а где он сам?

Судя по лицам собравшихся, в их головы пришел тот же вопрос.

- Где наш мелкий пиздюк? – встрепенулся Юрайя, сообразив, что давно не видел Кларкса.

Внезапно Эйлин повела себя еще страннее, чем обычно. Выхватив у Кассандры карандаш, она начала что-то вырисовывать с такой скоростью, что Ласомбра запаниковала, как бы она не сломала его. Покончив с рисунком примерно минут через десять, Малкавианка не отделила его от блокнота с аккуратностью, а вырвала как попало и хлопнула на стол перед компанией. Иола посмотрела на него и ужаснулась.

- Куда побежала? Стой! – закричал Сэм, сорвавшись следом.

- В чем дело? – не понял Лайонел, когда Мишонн, выругавшись, побежала следом.

Вместо ответа Кассандра сунула листок Гангрелу под нос и тоже побежала за сорвавшимися с места Сородичами. Лайонел посмотрел на изображение и сел там же, где и стоял. Нарисованный Джастин сидел на полу с искаженным от ужаса лицом и ртом, распахнутым в крике о помощи. А над ним стояла жуткого вида женщина с окровавленным ртом и замахивалась на паренька ритуальным кинжалом.

- Жизнь – полный отстой, – заявил мальчишка лет двенадцати с виду.

- Ага, – согласился его товарищ. – Достала эта домашка по самое не хочу.

- Не понял? – удивленно произнес Кормак Маклагген, поворачиваясь к младшему брату. – Мелочь, ты опять здесь? А ну в школу быстро!

Младший Маклагген скорчил рожицу и убежал вместе с другом до предполагаемой головомойки, а Кормак проворчал, что еще одна такая выходка, и он закроет надоедливого родственника в клетке в пещерах, причем специально посадит рядом с пойманными вампирами Шабаша.

- Любишь ты братишку, – захихикал Томас.

- Заткнись, – буркнул Кормак. – Ты единственный ребенок у своих, не поймешь.

- Они когда-нибудь успокоятся? – вздохнул Грюнфельд Бах после риторического вопроса, осознавая, что этого никогда не произойдет и заодно наблюдая за тем, как Джордж Маклагген делает вид, что уходит, затем подкрадывается к старшему брату со спины, пугает, после чего удирает с другом со всех ног, чтобы и в этот раз не получить люлей.

С одной стороны, мужчина понимал чувства подопечного, поскольку сам когда-то часто попадался на удочку шкодливого племянника, но это было до переезда из Германии. Жизнь в Берлине Грюнфельд вспоминать не любил, несмотря на то, что со столицей его родины было связано много приятных моментов. Равно как и неприятных.

Мужчина не думал, что настанет тот день, когда он покинет родные земли и уедет за тысячи километров непонятно куда. Будучи молодым и полным надежд на счастливую жизнь, Грюнфельд не знал, что пройдет совсем немного времени, и он из счастливого семьянина превратится в молодого вдовца, а жизнь его жены будет оборвана таинственным убийцей, которого так и не найдут. Полиция обшарила все углы, но ни единой улики найдено не было. Несмотря на просьбы близких, Бах сам пытался караулить по ночам, искал зацепки, но результат все равно был никаким. После кончины супруги и бесплодных поисков Грюнфельд окончательно замкнулся в себе и вообще забыл о существовании простых радостей. Единственной отдушиной спустя многие годы стали его подопечные, которых он, вопреки своим словам, воспринимал почти как собственных детей. Да, они периодически своевольничали и выкидывали такое, отчего глаза из орбит лезли, но охотник все равно привязался к ним по-своему. Поэтому и ругался на неугомонную молодежь часто, не желая, чтобы жизни ребят оборвались так же, как жизнь его покойной жены.

Мало было жизненных приключений, так еще друг по жизни начинал периодически приставать с комментариями, что пора очнуться от спячки и подумать о себе, а не только об окружающих. Подобные слова Грюнфельд услышал, когда однажды пришел к Готфриду в гости и застал его за разговором с молоденькой соседской девочкой. Ирма Хайден, примерно лет двенадцати-тринадцати с виду, весьма скованно разговаривала с соседом, а при появлении еще одного человека подросток и вовсе стушевалась, покраснев от стеснения. Как только девочка исчезла за дверью своей квартиры, Бах сдержанно поинтересовался, с кем Бульонский только что общался.

- Ирма, дочь соседей, – ответил Готфрид, пропуская друга к себе. – Милая девочка.