Маскавская Мекка

Они познакомились в прошлом году, когда Зарац приезжал на областную ратконференцию в качестве гостя. Она вообще-то не любила маскавских деятелей. Вечное это фу-ты, ну-ты… заграничные штучки… на кривой козе не подъедешь. Но оказалось, что Зарац — понятный мужик, свой. Тоже, правда, слабоват. Клейменов предложил ему по Ч-тринадцать пройти. Напрямки — мол, так и так, товарищ Зарац. Не хотите ли? Крещение, так сказать… Черта с два: «Мы ведь КСПТ, — отвечает Василь Васильич. — У нас, мол, идеалы несколько иного толка… нам, дескать, Ч-тринадцать не показана…»

«Струсил, — холодно усмехнулась она и сунула блюдце в сушку. — Кишка тонка в настоящие…»

…Машина стояла там, где и должна была стоять, то есть непосредственно у дома.

Первое время, как стали они работать вместе, Витюша, несмотря на свои пятьдесят с гаком, все норовил при появлении Александры Васильевны проявить юношескую резвость, то есть выскочить из-за руля и распахнуть для нее дверцу. Сказывалась привычка — Клейменов, которого возил Витюша прежде, не брал в расчет даже того, что водитель подвержен радикулиту: ждал, невозмутимо стоя возле машины, пока тот, согнувшись в три погибели, кряхтя и постанывая, если дело шло в период обострения, вылезет и сделает, что должен сделать. Александра Васильевна же пристыдила и строго-настрого запретила холуйничать.

Сейчас Витюша, глядя, как Твердунина спустилась по ступенькам крыльца, и подавив в себе желание услужить, сморщился, словно от зубной боли; когда она уселась, Витюша что-то проворчал.

— Что? — спросила она.

— Да ничего, ничего, — с тайным вызовом буркнул Витюша.

— Добрый день, во-первых, — холодно окинув его взглядом, сказала Александра Васильевна.

— Добрый, добрый, — ответил он и обиженно поджал губы.

— Давай до Глинозубова, — приказала Твердунина.

— До Глинозубова? — удивился Витюша. — Так не проедем же!..

Но когда Твердунина посмотрела на него с таким насмешливым выражением, будто он взял — и прилюдно испортил воздух, изрядно при этом нашумев, Витюша все же включил передачу, и «Волга» плавно тронулась с места.

— Что ты все ворчишь? — спросила Твердунина через минуту.

— Ворчишь, ворчишь, — недовольно повторил Витюша. — Я-то не ворчу… Попробуй у вас поворчи! А как не ворчать! Не жалеете вы себя, Александра Васильевна, вот как есть не жалеете! — плаксиво сказал он, крутя руль. — До Глинозубова! Там какая дорога-то! Там на тракторе только и проедешь!

— Проедем, проедем… Не проедем, так хоть посмотрим.

— И предрассудки какие-то, право слово! Клейменов-то Михаил Кузьмич тоже не барин был — и спросит всегда, и ко второй категории меня приписал, и сколько раз я к нему как к отцу родному за советом, за помощью… а не брезговал! Я как понимаю? Я так понимаю: каждый должен свое дело сполна делать! Если секретарь райкома — так одно, а если шофер — выйди и дверку распахни, не переломишься!

— Опять за свое! — вздохнула Твердунина.

— Ничуть не за свое, — возразил Витюша. — А только обидно смотреть: другой ногтя вашего не стоит, а все топырится! А по вашему-то уму, по вашей-то образованности вам бы не только дверцу самой не раскрывать, вам бы!..

Витюша резко вывернул руль. «Волга» едва не нырнула в канаву, зато меченый чернилами гусь был спасен и, возмущенно загоготав, злобно вытянул шею вслед.

— Под колеса смотри! — сердито крикнула Твердунина. — Хватит языком трепать!

Витюша окончательно обиделся и замолчал.

Через несколько минут машина миновала кирпичный завод, над трубой которого курился дымок, оставила позади последние заборы Голопольска, обогнала самосвал, кое-как разминулась с молоковозом и повернула на шоссе.

Скучно было следить, как пролетают мимо желтые березняки, корявые овражки и унылая чересполосица где буро-желтых, где распаханных и потому темно-серых, щедро расквашенных недавними дождями полей. Торчали черные стожки на опушках. Северный ветер трепал на них клочья полиэтилена. Тянулись телеграфные столбы, безвольно опустившие до земли чахлые нитки проводов. Мутное утреннее солнце спряталось в полосу тянущихся с востока низких туч, и тут же все еще больше выцвело и помрачнело.

За деревней Козюкино переднее стекло покрылось редкими волдырями капель. Когда свернули на проселок, дождь уже шел вовсю, и если остановиться на минуту и заглушить мотор, можно было бы услышать его ровный шум.

Переваливаясь по лужам и все норовя, как побитая собака, пробраться бочком мимо страшной тракторной колеи, в которой дождь пировал и пузырился, машина доскреблась до околицы села Богато-Богачева и поползла мимо покосившихся сараев и брошенных изб. Тут и там торчали из дырявых крыш обрушившиеся стропилины. Кое-где и стены, подмытые морем бурого бурьяна, раскатились и мирно догнивали на земле. Не было видно ни кошки, ни собаки, только несколько ворон поднялись и, голодно покаркав, потянулись в сторону леса…

Александра Васильевна вздохнула.