Маскавская Мекка

— Сейчас, мля! — бормотал Бабец, смахивая кровь. — Сейчас!..

Руки сами, без участия головы, стали выворачивать руль, и Володька даже удивился неправильности их действий (но удивился как-то странно, стороной, как будто и руки были вовсе не его), потому что машина по крутой дуге пошла направо, в противоположную от ворот сторону. Однако ноги уже вбили педали, его бросило вперед, рычаг послушно хрюкнул — и трак, истошно ревя на задней передаче и раздирая пространство тяжелой стальной кормой, начал выписывать новую дугу, воображаемый конец которой упирался точно в середину портала.

Конечно, это было верное решение — задницей. Лбом переть как на комод так его уже окучили бы из шокергана, и привет. И секунды бы не прошло. Пух и готово. Два часа в бессознанке. И то если не в голову. Это он здорово придумал — задом на них: что, взяли?.. Снопы ядовитых огней зазря рассыпались на красном железе с белой надписью: «Шараб-кола». В зеркале заднего вида зеленая фигура медленно метнулась к одной из пожарных машин. Не успеть пеньку, не успеть. Прошляпили они Бабца. Пеньки — они и есть пеньки… Что-то беспрестанно сверкало. Он как автомат щелкал глазами в зеркала — правое, левое, правое, левое. Левое было красным… кровит, сволочь!.. Получите!.. Мягкие удары — тум, тум. Крики. Кажется, сразу четверо. Трак ухнул кормой в нишу портала и вышиб ворота. Бац! — вспышка. Лобовое стекло помутнело, будто глыба расстресканного льда. В голове быстро тикало. Стрелка таймера подползала к черте. Тормоза! Передача! Пошел!.. Рывками набирая ход, трак рванул обратно. В проем снесенных ворот уже вбегали люди. Получите!.. Ага, мля! Не любят!.. Снова несколько мягких ударов… крики… вспышки… Трак вывалился из портала направо, смел гидранты, с громом и скрежетом боднул пожарный мобиль, яростно буксуя, проволок несколько метров… Опять полыхнуло прямо в рожу. Бабец удивился, что еще соображает, и до упора вдавил педаль. Справа густились блестящие каски. Он вывернул руль… но тут синяя молния ударила в мозг, и шторки опустились.

* * *

Он открыл глаза и увидел луну. Луна качалась в темных облаках.

— Ну? — спросила луна. — Очухался?

Бабец тупо смотрел на нее. Луна была длинная, вытянутая — огурец, а не луна.

— Рикошетом шмальнуло, — послышался другой голос. — Свезло Бабцу. Если б в лобешник — капец.

Он скосил глаза — но ничего не увидел. Попробовал повернуть голову, чтобы взглянуть на говорящего.

— Брось, — возразила луна. — Его из пушки не убить. Здоров как бык.

— Да ладно — из пушки! Говорю тебе: поперло. Если бы прямой — без мазы.

Бабец голову все-таки повернул. Но не разглядел.

— Что ты гонишь? — хотел спросить он сам не зная у кого. — Кому капец?

Но выговорил только: хр-р-р-р-р.

— Во, захрюкал, — сказала луна. — Ишь, башкой-то мотает. Давай, давай. Оживай. Нечего.

Бабец уже понял: это Фитиль. Длинная белая рожа.

Язык во рту был — как говяжий.

— Да я ны… ны-ы-ичего, — кое-как выговорил он. — Ны… ны-ы-ормалек.

Подтянул ноги. Мурашки бегали по всему телу.

— Ожил, — удовлетворенно заметил Фитиль. — Пошли тогда, там тебя спрашивают.

— Кто?

Кислая слюна заливала рот. Бабец с усилием сплюнул. Повисла, сволочь, на подбородке. Утерся.

— Конь в пальто, — сказал Фитиль. — Вставай, герой.

Бабец попробовал руками. Руки шевелились. Но так, будто их только что слепили из пластилина.

— Ух, мля…

Сел. Стена поехала вправо… влево… устаканилась.

— Чего? — спросил он, часто моргая и переводя взгляд с одного на другого. — А?

Осторожно потрогал. Голова замотана какой-то тряпкой.

— Все путем, — сказал Фитиль. — Загасили пеньков. С твоей помощью. Короче, не разлеживайся. Дел полно.

Бабец оглянулся. Дым густо валил откуда-то справа.

— Ага, — сказал он, морщась. — Ну ладно… пошли.

Фитиль шагал впереди. Бабец тащился следом. Площадь была пуста. Только тряпичные бугры. Кобровцев можно было узнать по форме. Много. Особенно здесь, у самого портала. Чад. Тени.

— А каски? — спросил он, приглядываясь.

— Что? — Фитиль оглянулся. — Ты прибавь шагу, прибавь. Тащимся…

— Почему без касок-то? — повторил Бабец.

— Ребята поснимали, — Фитиль пожал плечами. — А что, удобно… твердая. Нравится работка?

— А?

— Говорю, работка-то твоя, — как, говорю, нравится?

— Моя? — переспросил Бабец, озираясь.

Язык едва ворочался. Голова гудела. Сейчас бы лечь… Погулял — и в тряпки.

— А?

— Что ты все акаешь! С первого раза не доходит? Подожди, сказал.

Даже разозлиться не было сил. Он глядел в спину Фитилю. Фитиль шагал к черному «форду-саладину». Бабец потоптался. Потом с кряхтением сел на брусчатку.

Огни двоились… троились… радужно мерцали. Зажмурился. Но и там, под веками, то же самое — огни… мерцание… Опять накатила тошнота, и он помотал головой, разлепляя веки.

— А?

— Хрен на!.. Иди сюда, говорю!

Бабец поднялся, побрел к машине. Нет, дурь все же понемногу отступала. Кто это недавно говорил: если бы прямой, точно капец. Фитиль, что ли? Нет, не Фитиль… Не мог вспомнить. Или почудилось? Почудилось, наверное. Сам подумал — а теперь кажется, будто кто-то сказал.