Он бросил взгляд на Срин'гахара. Шипы на гребне нилдора набухли: признак напряжения, а может быть, и стыда. У нилдоров тоже были воспоминания, связанные с этим зданием. Гандерсен вошел внутрь, толкнув приоткрытую дверь. Заскрипели петли. Скрежет, а затем мелодичный стон разнеслись по всему зданию, отдаваясь приглушенным эхом. Бззмм… и Гандерсен снова услышал гитару Джеффа Курца. Он будто опять вернулся в прошлое. Ему снова было тридцать, и он только что прилетел на Мир Холмана. Он начинал практику на биостанции, а потом остался на постоянную работу на планете. Сколько же слухов ходило вокруг этого места! Да… Из глубин памяти возникла фигура Курца. Он стоял в дверях, не правдоподобно высокий, самый высокий мужчина из тех, кого когда-либо видел Гандерсен, с большой круглой лысой головой и огромными черными глазами, сидящими под выступающими надбровными дугами. Его широкая улыбка открывала белые зубы. Забренчала гитара, и Курц сказал:
— Тебе тут понравится, Ганди. Здесь можно получить ни с чем не сравнимые впечатления. На прошлой неделе мы похоронили твоего предшественника. — Бзмм. — Тебе, конечно, нужно будет научиться выдерживать определенную дистанцию между собой и тем, что тут происходит. Только так можно сохранить собственную личность в этом чуждом мире. Нужно очертить вокруг себя границу, Ганди, и сказать этой планете: вот до этого места ты можешь дойти, пытаясь меня уничтожить, но ни шагу дальше. В противном случае планета тебя поглотит и сделает своей составной частью. Я понятно говорю?
— Ничего не понимаю, — сказал Гандерсен.
— Со временем поймешь. — Бзмм. — Идем, посмотришь наших змей.
Курц был на пять лет старше Гандерсена и прибыл на Мир Холмана тремя годами раньше. Гандерсен знал о нем понаслышке задолго до того, как с ним встретился. Все, казалось, испытывали к Курцу чуть ли не священное почтение, хотя тот был лишь помощником начальника станции и никогда не поднимался выше. Через пять минут Гандерсен считал, что сумел его раскусить: он напоминал падающего, не до конца падшего ангела, Люцифера на пути в бездну, еще у начала своего падения. Такого человека нельзя было обременить серьезной ответственностью, пока он не прошел свой путь и не достиг конечной цели.
Они вместе вошли на станцию. Курц взял дистиллятор, нежно погладил трубки и краны. Пальцы его напоминали ноги паука, а поглаживание казалось странно неприличным. В дальнем конце комнаты стоял низкий, приземистый мужчина, с темными волосами и черными бровями, начальник станции Джо Саламоне. Курц представил ему Гандерсена. Саламоне улыбнулся.
— Повезло вам, — сказал он. — Как это вам удалось получить назначение сюда?
— Меня просто прислали, — сказал Гандерсен.
— Кто-то над кем-то подшутил, — предположил Курц.
— Может быть, — согласился Гандерсен. — Каждый считает меня лжецом, когда я говорю, что меня направили сюда, хотя я особенно не старался.
— Тест на невинность, — пробормотал Курц.
— Ну, раз вы уже здесь, — объявил Саламоне, — вы должны познакомиться с основным законом нашей жизни. Он запрещает обсуждать с кем-либо вне пределов станции то, что здесь происходит. Capisce? А теперь повторяйте за мной: клянусь Отцом, Сыном и Святым Духом, а также Авраамом, Исааком, Иаковом и Моисеем…
Курц подавился со смеху.
— Такой клятвы я никогда еще не слышал, — сказал удивленный Гандерсен.
— Саламоне — итальянский еврей, — пояснил Курц — он старается подстраховаться на всякий случай. Клятва пусть тебя не волнует, но он действительно прав: никого не касается то, что здесь происходит. То, что ты где-то слышал о нашей станции, может быть, и правда, но ничего никому не рассказывай, когда уедешь отсюда. — Бзмм. Бзмм. — А теперь смотри внимательно. Мы будем созывать наших демонов. Приготовь усилители, Джо.
Саламоне схватил пластиковый мешок с чем-то, напоминавшим золотистую крупу, и потащил его в сторону задней двери. Он набрал в горсть содержимое мешка и быстрым движением бросил в воздух. Ветер тотчас же подхватил и унес блестящие зернышки.
— Сейчас он разбросал в джунглях тысячи микроусилителей, — пояснил Курц. — В течение десяти минут они покроют площадь в радиусе десяти километров. Они настроены на частоту звуков моей гитары и флейты Джо, а благодаря резонансу там везде будет слышна музыка.
Курц начал играть, а Саламоне подыгрывал ему на флейте. Зазвучала торжественная сарабанда, мягкая, гипнотизирующая, в ней повторялись две или три музыкальных фразы, без изменения тембра и высоты тона. Десять минут не происходило ничего необычного. Потом Курц показал в сторону джунглей.
— Начинают выползать, — прошептал он. — Мы самые настоящие заклинатели змей.