Маски времени (сборник)

Филдз побагровел. Хейман зашагал по комнате. Чувствовалось, сколь потрясен он словами Колффа. И мне как-то сразу стало не по себе. Если уж Колфф признал, что Ворнан — посланец будущего, какой же смысл утверждать обратное? Факты накапливались. Возможно, сказанное Колффом — плод воображения его помутненного алкоголем мозга. Возможно, Эстер неправильно истолковала результаты медицинского обследования. Возможно. Или невозможно. Господи, как же мне не хотелось верить, что Ворнан — путешественник во времени, ибо тогда пришлось бы признать, что все мои научные достижения — фикция. С болью в душе я осознавал, что нарушаю неписаный кодекс ученого, пытаюсь опереться не на факты, а на созданную мною систему понятий. Но система разваливалась. Как долго я буду держаться за нее? Когда я признаю то, что уже признали Эстер и Колфф? Когда Ворнан прямо на моих глазах отправится обратно в будущее?

— Почему бы тебе не прокрутить пленку, Ллойд? — предложила Элен.

— Да, да, пленка. — Колфф достал миниатюрную кассету, вставил ее в магнитофон. Включил, и мгновенно комната наполнилась мелодичными звуками, переходящими один в другой. Я вслушался. Ворнан словно не говорил, а пел, легко, свободно, меняя тембр и высоту тона. Иной раз я улавливал знакомый слог, но не понимал ничего. Колфф шевелил пальцами, кивал, улыбался, покачивал ногой, то и дело бормотал: «Ну, вы видите? Видите?» Но я ничего не видел, как и не слышал. Из динамиков лился чистый звук, то перламутровый, то лазурный, то темно-бирюзовый, загадочный, непостижимый. Лента кончилась, а мелодия голоса Ворнана еще звучала в комнате. И я знал, что пленка эта ничего не доказывает, во всяком случае мне, хотя Ллойд и считал эти звуки языком, берущим начало от английского. Колфф неторопливо поднялся, вытащил кассету, повернулся к Элен. Благоговение на ее лице свидетельствовало о том, что несколько мгновений назад она приобщилась к священному таинству.

— Пошли, — он взял ее за руку, — пора спать, и эта ночь не предназначена для одиночества.

Они ушли вместе. А в моих ушах все еще звучал голос Ворнана, то ли что-то декламирующий на языке, которому суждено появиться через несколько столетий, то ли мелющий несусветную чушь.

ГЛАВА 12

Наш караван продолжал путь на запад, из засыпанного снегом Денвера в солнечную Калифорнию, но уже без меня. Я не находил себе места, мне не терпелось хоть на какое-то время уехать от Ворнана, Хеймана, Колффа и остальных. Мы уже почти месяц колесили по Америке, и усталость и напряжение дали о себе знать. А потому я обратился к Крейлику с просьбой о коротком отпуске. Он не возражал, и я тут же укатил на юг, в Аризону, к Ширли и Джеку, пообещав, что присоединюсь к остальным через неделю, в Лос-Анджелесе.

Расстался я с Брайнтами в начале января, вернулся в середине февраля, так что нельзя сказать, что разлука была долгой. Однако для нашего духовного мира время, похоже, бежало куда быстрее. Они заметно изменились. Джек осунулся, выглядел раздраженным, словно плохо спал по ночам. Движения его стали резкими, порывистыми, как у того Джека, что выпускником института пришел в мою лабораторию много лет тому назад. Он как бы вернулся в прошлое. Спокойствие жителя пустыни покинуло его. Напряжение чувствовалось и в Ширли. Золотой блеск ее волос поблек, лицо заострилось. Я видел, как на ее шее то и дело вздувались жилы. Свою озабоченность она пыталась скрыть чрезмерной веселостью. Смеялась слишком часто и слишком громко. И голос стал неестественно пронзительным. Она как-то разом постарела. В начале января выглядела лет на двадцать пять, хотя ей уже перевалило за тридцать. Теперь же казалось, что она разменяла пятый десяток. Все это я заметил в первые же минуты, когда все перемены видны особенно отчетливо. Но никак не прокомментировал увиденное. А первым заговорил Джек.

— Ты выглядишь уставшим, Лео. Наверное, эта поездка отняла у тебя много сил.

— Бедный Лео, — добавила Ширли. — Все эти мотания из города в город. Тебе нужно отдохнуть. Смог бы ты задержаться дольше чем на неделю?

— Неужели я такой плохой? — улыбнулся я.

— Немного аризонского солнца, и ты будешь, как огурчик, — ответила Ширли и рассмеялась, неприятно громко, пронзительно.

В тот первый день мы, в основном, и загорали. Втроем лежали мы в солярии, под аризонским солнцем. После нескольких недель зимы я впитывал в себя тепло. С обычным для них тактом, в первый день они ни единым вопросом не коснулись моего нынешнего занятия. Разговор шел лишь о пустяках, а вечером мы поужинали бифштексом и бутылкой выдержанного вина. И когда, наевшись до отвала, я улегся на толстый ковер в гостиной, а из динамиков полилась чарующая музыка Моцарта, все, что я видел и слышал за последние недели, начало удаляться от меня и вскоре уже напоминало полузабытый фильм.

Утром я проснулся рано, еще не привыкнув к смене часовых поясов, и пошел прогуляться. Когда я вернулся, Джек уже проснулся. Он сидел на скамье и что-то вырезал на стволе засохшего дерева.

— Лео, ты что-нибудь выяснил насчет… — выпалил он, едва я приблизился.

— Нет.