Маски

– Если ты не против, – небрежно бросил Микамэ. – У меня насчет этого никаких пунктиков не имеется. Мужчина может из кожи вон вылезти, но никогда не узнает, какие интриги плетет за его спиной женщина. Ты подумай, на какие только уловки не шли мужчины веками, лишь бы убедить самих себя, что дети, рожденные женами и наложницами, – плоть от плоти их! Объявили измену преступлением, изобрели пояс верности… и в конце концов ни одной женской тайны не разгадали. Даже садистское женоненавистничество Будды или Христа – не что иное, как попытка одержать верх над превосходящим их во всем противником. Я тебе одно скажу: в женские дела стоит вмешиваться лишь до определенного момента. Так что если я действительно женюсь на Ясуко, то не буду ревновать ее ни к Акио, ни к тебе. По крайней мере, не слишком сильно. В конце концов, ревность тоже возбуждает! – Он разразился таким бурным хохотом, что Ибуки вздрогнул. – Скажи мне, – продолжил Микамэ, отсмеявшись, – что, по-твоему, Ясуко на самом деле чувствует? Чем больше я тебя слушаю, тем сильнее влекут меня ее тайны. Как ты считаешь, она когда-нибудь порвет с Миэко?

– Уверен, что ей этого хочется. Но сильно сомневаюсь, что она сможет. Мое мнение таково: ей просто необходимо отправиться с тобой в эту поездку по Азии.

На том приятели замолчали, глядя друг другу в глаза. Оба с измученным вздохом поняли: сколько ни вглядывайся, ничего они там не увидят. Ни один не смог прочитать мысли другого.

После того письма Ясуко больше ни разу не согласилась встретиться с Ибуки в комнате пристройки, как будто откровения Садако послужили ей хорошим поводом для отказа, который она давно искала.

– Твоя жена сыщиков нанимает, я ее боюсь, – повторяла она снова и снова, увиливая от встреч.

Слежка не желавшей угомониться жены выводила Ибуки из себя, зато, как вскоре обнаружилось, добытая детективом информация убедила ее в том, что муж действительно порвал с Ясуко, и в то же время Ибуки получил возможность следить за развитием событий в доме Тогано.

Так он узнал, что округлившуюся Харумэ в сопровождении Ю отправили в один из храмов на окраине Киото, который возглавлял старший брат Миэко.

Ибуки припомнил, что однажды, в сезон весенних дождей, когда дискуссионная группа собралась в его университетском кабинете, Ясуко упомянула об отъезде свекрови в Киото.

– Снова поехала на Священную обитель посмотреть? – громогласно поинтересовался Микамэ.

– Нет, – покачала головой Ясуко. – У нее там родственники.

В конце июня Ибуки отправился в Киото читать курс лекций в местном университете.

– Разве Ясуко не едет? – с удивительной невозмутимостью поинтересовалась Садако. Она радовалась неожиданному успеху своего расследования; то, что ее столь агрессивная выходка могла ранить гордость мужа, нисколько ее не волновало. Она узнала – к своему удовольствию, – что он-то поедет, а вот Ясуко придется остаться дома, заботиться о Миэко, которая в сырую погоду всегда страдает от межреберной невралгии.

Между лекциями Ибуки выходил из своего номера в гостинице на проспекте Годзё и бродил по знакомым улочкам Киото, глаза его отдыхали на буйной, блестящей от дождя листве – море зелени волнами набегало на обочины, накатывало на древние земляные стены, а истомленная душа, которая словно от дикого разгульного запоя очнулась, потихонечку успокаивалась, тонула в молочном свете жаркого лета, который просачивался внутрь, словно через узорчатое стекло лился.

В один прекрасный день, когда небо затянуло серыми облаками и в воздухе повисла едва различимая изморось, Ибуки вышел из автобуса в Арасияме и дальше отправился пешком.

Рядом с узкой тропой, бегущей сквозь заросли бамбука, он нашел указатель с надписью «Обитель на равнине» и остановился, засунув руки в карманы плаща. Заброшенный вид ворот и храма – все так, как описано в эссе, – не возбудил в нем особого желания подойти поближе. Он побрел мимо, медленно и бесцельно шел и шел, пока не наткнулся на стену вокруг еще одного храма, расположившегося на берегу большого старинного пруда. В невысокой земляной стене с черепичным навесом обнаружилась черная калитка, на которой болталась деревянная табличка, гласившая: «Храм Дзикодзи, служебный вход».

Повторяя себе под нос название храма, он пошел дальше по выложенной камнями тропинке. Там, внутри, среди яркой зелени возвышались несколько каштанов, чьи кремовые венчики пускали по ветру крохотные цветочки, обсыпая волосы и плечи Ибуки миниатюрными лепестками. Вокруг не было ни души. У высокой колокольни виднелись сполохи золотистых цветов, словно яркое кимоно небрежно бросили.

Он побродил немного вокруг и уже собрался было уходить, когда услышал наконец низкий женский голос, напевающий старинную песенку:

Снег идет,
Снег идет;
Ни лужайки,
Ни мосточка,
Все белым-бело…
Да, да, да…
Увы мне, увы,
Дорога к дому
Милого
Пропала без следа…

Никогда раньше ему не доводилось слышать голос Харумэ, и все же он был убежден – песню напевает именно она.